Не стоит забывать также и о том, что обе стороны стремились к тому, чтобы не они, а их «партнер» первым обратился с предложением возобновить переговоры, ибо в таком случае он молчаливо признавал, что удача в войне ему не сопутствует. Понятно, что Москва после взятия Полоцка и Озерищ отнюдь не считала себя проигравшей, а значит, ждать от нее инициативы в столь щекотливом деле не стоило. Не очень хотел первым предложить вернуться за стол переговоров и Сигизмунд, ибо это означало не только негласное признание ошибочности той политики, которую он вел в предыдущие годы, но и весьма болезненный удар по самолюбию и репутации самого короля (складывается впечатление, что Сигизмунд люто ненавидел Ивана Грозного и завидовал ему). Однако неудачный поход на Полоцк осенью 1564 г. и явная неспособность в кампанию 1565 г. отомстить за нанесенные прежде обиды не оставляли сколько-нибудь разумной альтернативы мирным переговорам. Но и здесь Сигизмунд попытался сохранить лицо – 14 августа 1565 г. в Москву прибыл гонец от панов рады, некий лях Ленарт Узловский.
Гонец доставил в Москву послание от панов рады, сообщавшее русским боярам, что они обратились к своему государю с просьбой разрешить им снестись с московскими боярами на предмет возобновления дипломатических контактов с перспективой выйти на переговоры «о доброй смолве»654.
Этого гонца в Москву ждали. Уже 16 августа Узловского приняли бояре князь И.Д. Бельский, Н.Р. Юрьев, И.В. Шереметев Большой, русский «канцлер» дьяк И.М. Висковатый, дьяк А. Васильев и 80 государевых дворян «в золотном платье»655.
Выслушав гонца и ознакомившись с доставленной им грамотой от панов рады, московские бояре 21 августа вызвали Узловского к себе и сообщили ему, что они доставленную им грамоту «вычли», и били челом Ивану Грозному, чтобы он с королем «доброво дела похотел». На их челобитье царь ответствовал, что он отправляет своего дворянина, В. Желнинского, с посланием и с опасной грамотой для литовских послов656. Литовскому же гонцу была выдана адресованная панам рады грамота от бояр, в которой им предлагалось, чтобы они уговорили короля прислать в Москву великих послов, уполномоченных «доброе пожитье постановити к покою християнскому». На переговорах предполагалось обсудить два главных вопроса – о Полоцком повете и о Ливонии, ну а на время их прекратить повсеместно боевые действия657.
С той грамотой Ленарт Узловский и был отпущен из Москвы 22 августа того же года658, а вслед за ним 27 ноября в Литву отправился и государев дворянин, везший с собой дополнительно еще и очередной «обидный» список. Из него следовало, что 2 октября 1565 г., т. е. уже после пересылки между боярами и панами рады и предложением о перемирии, приходили в Ржевский уезд, в Заволоцкую волость некий Ян Даруцкий, да пан Высоцкий, да «рохмистр» Верховецкий «со многими людми» и ту волость повоевали. На этом паны Даруцкий и Высоцкий не остановились и следующим объектом для своих набегов избрали Полоцкий повет, Покровскую волость и волость Ясу, «деревни жгли и людей убивали, а иных в полон имали и животы их грабили», а список уведенных в плен и награбленного к сей грамоте прилагается. И это еще не все – с Витебска и Сурожа тамошние казаки приходили в Озерищскую волость, местных мужиков били и грабили, и головами их в плен уводили, и рыбу ловили, и бобров гоняли, и мед драли, и прочие всякие убытки озерищским крестьянам чинили659.
В Москву царский посланец вернулся не скоро, только 22 февраля 1566 г., и доставил королевскую грамоту. В ней Сигизмунд сообщал, что он отправляет с доставленной опасной грамотой своих послов, и потребовал от пограничных старост и державцев воздержаться от набегов на время переговоров. В свою очередь Сигизмунд жаловался, что-де озерищский воевода Токмаков (тот самый Ю. Токмаков) посылал своих людей грабить витебские села и Усвятскую волость и потому отправил бы его брат, государь московский, аналогичную грамоту с запретом тревожить литовское порубежье с московской стороны660.
20 апреля 1566 г. в Москву прибыл очередной гонец от Сигизмунда, Ф. Юряга. В привезенной им грамоте в титуле Ивана Грозного были сделаны пропуски – не было титулования царя смоленским, рязанским и понизовных городов господином, не говоря уже о пропуске «Вифлянского титла» (которое король оставил себе – симпломатичный знак готовности короля к переговорам)661. И далее в грамоте Сигизмунд писал, что отправляет в Москву великих послов Ю. Ходкевича, Ю. Тышкевича и М. Гарабурду, а также жаловался на то, что в конце 1565 г. приходили из Озерищ московские воинские люди грабить и в полон уводить в Усвятскую волость, а в Ливонии из Юрьева/Дерпта приходили войной на окрестности замка Руен (Рюен, совр. Руйена. – В. Л.), людей побили и в полон повели и маетности их все поймали»662. Переговоры переговорами, но никто по обе стороны границы не собирался отказываться поправить свои дела за счет жителей неприятельского порубежья.
Однако «малая» война на пограничье давно стала привычной и в Москве, и в Вильно научились при необходимости закрывать глаза на «шалости» пограничных warlord’oB. Так случилось и на этот раз – возобновление дипломатических контактов и переговоров об условиях замирения было делом настолько важным, что порубежными обидами негласно решено было пренебречь. И вот 7 мая 1566 г. смоленский воевода П.В. Морозов отписал в Москву, что из Литвы едет в русскую столицу великое литовское посольство (а оно действительно было велико – в посольской свите было 906 человек и 1289 коней, а для перевозки имущества посольства и подарков требовалось 300 возов, так что пришлось посольство размещать не только на литовском посольском дворе, но и на частных квартирах663). 30 мая 1566 г. литовские послы въехали в Москву, а 6 июня они были приняты Иваном Грозным, который накануне вернулся из богомолья в Троице-Сергиевом монастыре.
Переговоры с литовцами и на сей раз оказались тяжелыми. Стороны, на словах заявляя о своем искреннем стремлении учинить «добрую смолву» меж двух великих государей, на деле продолжили старую игру – задрав ставки до небес, затем постепенно сбрасывали одно требование за другим, отчаянно при этом торгуясь. Московские дипломаты начали с того, что затребовали у литовцев обещания от имени их государя вернуть Ивану Грозному «Киев со всеми пригороды и с Волынью и с Подолью», не говоря уже о том, чтобы литовцы передали бы весь Полоцкий повет с поветом Озерищским и Усвятской волостью. И само собой, король должен был исправиться перед русским государем, выведя своих ратных из Ливонии. Литовцы, естественно, ответили отказом на эти претензии, в свою очередь затребовав у московских бояр возврата Смоленска, Торопца, Великих Лук, Великого Новгорода, Вязьмы, Пскова, Белой, Дорогобужа, Можайска, Путивля, Чернигова, Трубчевска, Одоева, Воротынска, Любутска, Мосальска и всех северских городов и городков664.
Ну а затем, согласно привычному сценарию, переговорщики с обеих сторон начали играть на понижение. Условия «вечного мира», предложенные попеременно русской и литовской сторонами, начали постепенно «усыхать», равно как и сроки, на которые предполагалось замириться двумя государям. Под конец переговоров о «вечном мире» речи уже и не шло, как и о серьезных территориальных уступках с обеих сторон. 17 июня на переговорах произошло, по мнению А.Н. Хорошкевич665, судьбоносное для всей Восточной Европы событие. Литовские послы предложили следующий вариант замирения. «Государь наш ныне поступаетца государю вашему изскони вечные вотчин, города Смоленска, – заявил Ю. Ходкевич, – а город бы Полтеск и город Озерища государь ваш государю нашему вернул назад и вязней бы всех полотцких отпустил и Вифлянских бы вязней отпустил», подтвердив при этом отказ от тех городов, что были взяты у Литвы еще Иваном III. И далее он выдвинул еще ряд положений, относящихся до Ливонии. «Которые замки в Вифлянской земле за государем вашим, и те б замки описати велел государь ваш за собою; а которые за государем нашим, и те б замки велел описати за государем нашим», – заявил посол. Что же до захваченных шведами замков, то Ходкевич со товарищи предложил добывать их, после чего поделить их, отдав каждому из государей те из них, которые ближе прилегали к уже контролируемым ливонским волостям666.