В том же духе высказались бояре, окольничие и дьяки675, а вслед за ними – государевы дворяне, равно как и луцкие и торопецкие дети боярские676. Государевы дьяки и приказные люди в своем ответе сделали упор на право сильного, по которому Иван Грозный взял на себя Полоцк и ливонские города – их он-де «поймал саблею». И само собой, приказные подчеркнули, как и все остальные, что «без поветов Полотцку быти нелзе»677. Не менее любопытен и ответ, данный представителями «торгового чина». По их мнению, если согласиться на литовские условия замирения, то «городы будут государевы, а земля королева, ино он на своей земле сколко хочет, столко городов поставит», и в таком случае «Полотцку будет великая теснота»678.
Итак, участники Земского собора единодушно отвергли возможность примирения с Литвой на ее условиях и высказались за продолжение войны. 2 июля Земский собор был распущен, а спустя три дня переговоры с литовской делегацией возобновились. Итог их был ожидаем. Обсуждая выдвинутую еще до созыва Земского собора идею устройства «государского съезда», «чтоб государем съехатися на рубеже и постановление учинити»679, участники переговоров не смогли прийти к удовлетворявшему обе стороны решению. Идея съезда двух государей оказалась, как все прочие, похоронена. На совещании Ивана Грозного с боярами было решено, что, поскольку переговоры зашли в тупик, необходимо пустить в ход последний довод королей, но прежде отправить в Литву посольство. «И проведати бы послом в Литве про все литовские вести, – говорилось в приговоре, – как король с цесарем и с Ляхи в еднаньи ли, и что его вперед умышлением, как ему со царем и великим князем быти». И далее в приговоре отмечалось, что, пока послы будут ездить в Литву и обратно, «государь к своему походу к болшему на Ливонскую землю в то время велит готовити всякие запасы и наряду прибавити»680. Так 5 июля 1566 г. было принятое решение готовить большой поход в Ливонию, который должен был если и не завершить, то ускорить приближение конца затянувшейся меры войны.
15 июля 1566 г. литовские послы последний раз побывали на приеме у царя, а 17-го их «отпустили» домой. С собой они увозили грамоту с предложением Ивана Грозного продолжить обмен посольствами с тем, чтобы довести начатое дело до конца. С этой целью, отписывал Иван своему «брату», он отправляет своих «великих послов», суздальского наместника Ф.И. Умного Колычева, волоцкого дворецкого Г.И. Нагого и дьяка В.Я. Щелкалова, «доделывати тех дел, которые дела меж нас з братом нашим постановитися не могли»681. Послы должны были прибыть в Литву под конец 1566 г. или в самом начале следующего, 1567 г. («Рожество Христово или Крещение Христово лета 7075-го»), а до того Иван предлагал воздержаться от боевых действий682.
22 июля 1566 г. литовские послы покинули Москву. Дипломатия снова оказалась бессильна положить конец войне.
2. Вялотекущая война на «фронтире»
Невозможность мирного урегулирования конфликта создала совершенно новую ситуацию. «Судя по поведению русских властей, – писал А.И. Филюшкин, – они сами не ожидали, что захват Полоцка будет столь легким». Литовцы так и не смогли адекватно ответить на взятие города в феврале 1563 г. И после того, как попытка вернуть Полоцк осенью 1564 г., предпринятая Радзивиллом осенью 1564 г., не задалась, «стало ясно, – продолжал историк, – что царь Иван пришел в Полоцкую землю всерьез и надолго, и никто его в ближайшее время не прогонит». Как следствие, подвел итог исследователь, «проблема Полоцка из военной стала политической и землевладельческой», «на первый план вышли задачи утверждения границ захваченных территорий (не ограничиваться же одним городом Полоцком) и способы закрепления на этих землях»683.
«Всерьез и надолго» – пожалуй, эти слова лучше всего описывают ситуацию, которая сложилась к исходу 1566 г. на Полочанщине с приходом туда московской власти. В предыдущие годы она находилась в состоянии некоей неопределенности, связанной с тем, что прежняя власть ушла, а новая еще не утвердилась. Связано это межеумочное положение было не в последнюю очередь с тем, что, по образному выражению А.И. Филюшкина, русское войско, подобно раскаленной спице сквозь масло, прошло по литовской территории и захватило Полоцк. В итоге «под Полоцком исчезли границы», – писал он, и «Полоцкая земля представляла собой кровоточащую рану с рваными неопределенными краями, причем краями нестабильными, постоянно меняющими свои очертания»684.
Можно сказать, что в 1563–1566 гг. Полочанщина представляла собой своего рода пограничную, буферную зону, зону «фронтира». И тут стоит вспомнить любопытные наблюдения, которые были сделаны российским историком М.Б. Бессудновой относительно ситуации, сложившейся на псковско-ливонском порубежье в позднем Средневековье. Она отмечала, что «из-за сложного ландшафта (густые леса, озера, болота) и малой плотности населения, слабо различавшегося по хозяйственному, культурному, этнически-языково-му и конфессиональному признакам, размежевание псковских и ливонских владений долгое время сохраняло весьма условный характер (выделено нами. – В. П.)…». Как результат, «типы хозяйственной деятельности местных жителей (охота, рыболовство, скотоводство, бортничество) способствовали сохранению границей своей изначальной прозрачности, вследствие чего пограничные территории являлись пространством совместного использования и, как следствие, объектом обоюдных притязаний»685.
Заменим в этой цитате фразу «псковско-ливонское порубежье» на «русско-литовское» и получим отличное описание положения на полоцком «фронтире». И положение это усугублялось тем, что, в отличие от псковско-ливонского «фронтира», здесь отсутствовали мало-мальски значимые природные рубежи и ориентиры, которые могли бы сыграть роль естественной границы, притом что и Вильно, и Москва считали эти земли своими и не собирались от них отказываться.
Эта неопределенность статуса Полочанщины должна была быть ликвидирована, а процесс ее «инкорпорации» в состав Русского государства – ускорен через запуск сценария поместной колонизации и вывода на Полочанщину русских служилых людей с наделением их поместьями и формированием служилой корпорации-«города». Касаясь проблемы поместной колонизации, отечественный исследователь М.М. Бенцианов по этому поводу писал, что она носила организованный характер и «поместья раздавались на направлениях, где необходимо было постоянное присутствие воинских контингентов»686. И, забегая вперед, отметим, что поместные раздачи на территории Полоцкого повета осуществлялись именно после 1566 г., в 1567–1572 гг.687
Однако для начала колонизации нужно было обезопасить занятую территорию. А.И. Филюшкин полагал, что этот вопрос можно было решить двумя путями – дипломатическим и военным, причем второй путь выглядел более сложным и трудоемким. Он предполагал создание более или менее устойчивой системы защиты новой границы, «что при отсутствии ясно выраженных естественных границ (прежде всего крупных рек) было фактически невозможно», ибо для установления надежного контроля за столь обширной и редконаселенной территорией (случайно ли бояре в приговоре 1566 г. отмечали, что лучшие полоцкие волости находятся по ту сторону Двины?) здесь нужно было держать значительные воинские контингенты688. Ратных же людей и денег (последних в особенности) в Москве никогда не было в избытке. Отсюда, подчеркивал историк, и стремление Москвы сперва закрепить результаты взятия Полоцка через дипломатию.
