Однако этот сценарий не сработал, и, когда после отъезда посольства Ю. Ходкевича стало ясно, что переговоры относительно будущего статуса Полоцкого повета затягиваются на неопределенный срок, стратегию решено было изменить. Суть нового подхода заключалась в создании сети крепостей-«замков», которые покрыли бы собой Полочанщину.
Однако можно и не согласиться с таким подходом, поскольку можно провести определенные аналогии со все тем же смоленским «случаем». Как и в Смоленске (а прежде того – во Пскове), на первых порах Москва держала на Полочанщине значительные воинские контингенты – ротируемых ежегодно детей боярских-«годовщиков», а также стрельцов и казаков (сперва, видимо, московских, а затем замененных постепенно на набранных на месте). И, как в Смоленске, эта практика «годования» должна была со временем быть заменена службой местных детей боярских и прочих служилых людей «розных чинов». Поскольку же опыт организации подобного рода службы был уже наработан, то эта перемена на Полочанщине заняла меньше лет, нежели на Смоленщине, – то, что в последнем случае растянулось на десятилетия689, на Полочанщине свершилось в считаные годы, благо ситуация, сложившаяся сразу после взятия Полоцка, позволяла это сделать. Предположим, что в смоленском случае кардинальные перемены в устройстве местной служилой корпорации тормозились сохранением (в известной степени) действенности условий жалованной грамоты, которую выдал Василий III в 1514 г. смолянам. В полоцком же случае, похоже, достигнутые договоренности были перечеркнуты попыткой сопротивления, которую на развалинах Верхнего замка попытались оказать польские наемники и часть полоцкой шляхты по главе с Яном Глебовичем. Это нарушение позволило Ивану Грозному сразу осуществить «перебор людишек» в Полоцке, осуществить вывод неблагонадежных и подозреваемых в нелояльности полочан, заполнив образовавшийся социальный и политический вакуум русскими служилыми, а в перспективе и посадскими и торговыми людьми.
Почему в таком случае начало процесса «поместной колонизации» Полочанщины было отложено на несколько лет? Предположим осторожно, что это было связано с отмеченной выше неопределенностью ее статуса в новом качестве. В действиях Москвы не видно налета авантюризма, для нее характерна некая методичность вкупе с осторожностью. Взяв Полоцк одним могучим ударом, в Москве на первых порах несколько растерялись: неужели Литва оказалась колоссом на глиняных ногах? Но когда стало ясно, что Вильно и в самом деле не может вернуть Полоцк в обозримом будущем военным путем, вот тогда и было решено приступить к закреплению обретенной мечом государевой отчины на долгие времена через запуск поместной «колонизации». При этом этот ход был подготовлен в Москве еще до того, как начались переговоры с посольством Ходкевича.
В стратегии «инкорпорации» Полочанщины как зоны «фронтира» есть, на наш взгляд, и еще один любопытный момент. Выше уже было отмечено, что Полочанщина, в особенности ее правобережная часть, – территория малонаселенная, покрытая густыми лесами и болотами, в отличие от левобережной, лучше освоенной в хозяйственном отношении. И здесь можно провести аналогию с русским продвижением во второй половине XVI в. на юг, в Поле, которое проходило в сходных условиях. Здесь также Москва закрепляла спорные территории, воздвигая «города» и заселяя их многими служилыми людьми разных чинов. Эти укрепленные «города», не имевшие на первых порах своих посадов, в первую очередь были именно пограничными крепостями, имевшими сугубо военно-политическое и административное значение. «С экономической точки зрения они представляли собой не полноценные „города44, – писал российский исследователь М.Ю. Зенченко, – а „государевы крепости4* с населением, полностью зависевшим от поставок из центра (в первую очередь объектами поставок было зерно и «ружейный припас)». И, создавая их, правительство решало, по его словам, комплекс общегосударственных проблем, прежде всего защиту территориальной целостности и населения страны690.
Как проходило создание «Полоцкого УРа»? А.И. Филюшкин исходил из того, что первые крепости на завоеванной Полочанщине начали строиться чуть ли не сразу после того, как пал Полоцк, – в 1563 г. В его описании ситуация развивалась как своего рода «соревнование» между Москвой и Вильно – кто быстрее «застолбит» за собой спорную территорию посредством возведения укрепленных городков и замков. И начали это соревнование русские и литовцы практически одновременно – по приказу Сигизмунда II витебский воевода Ст. Збаражский на месте впадения р. Каспли в Западную Двину поставил замок Сурож, ну а русские поставили в верховьях Полоты свою крепость – Ситну. Тогда же на р. Оболи, притоком Двины, в одной из ее излучин русские воздвигли еще одну крепость – Козьян. В ответ на строительство Козьяна литовцы заложили замок Ула, однако достроить его не смогли – напавший на строителей замка русский отряд частью перебил, частью разогнал их и остановил стройку691.
Однако в этой версии есть определенные слабые места. На их обратил внимание еще больше десяти лет назад белорусский историк Ю.Ф. Устинович. Он высказал сомнение относительно того, что и Ситно, и Козьян были построены именно в 1563 г., а не позднее692. Конечно, соблазнительно считать, что и Ситно, и Казьян были поставлены именно в 1563 г., но отсутствие каких-либо упоминаний о них в русской официальной летописи и в разрядных книгах наводит на мысль о том, что прав все-таки Ю.Ф. Устинович. Поэтому мы все-таки будем исходить из того, что активная фортификационная деятельность на Полочанщине с русской и литовской сторон началась летом 1566 г. Косвенно это подтверждается свидетельством со стороны папского нунция в Польше Ф. Руджиери, который писал в 1568 г., что в бытность его в этой стране русские стремительно возвели четыре замка на русско-литовском пограничье693.
Итак, вернемся к началу «крепостной войны», «В Литве искренне надеялись, – писал А.Н. Янушкевич, анализируя ход переговоров между Москвой и Вильно летом 1566 г., – что ведение дипломатических переговоров позволит не волноваться за состояние дел на фронте»694. Так ли это было на самом деле – трудно судить сегодня, но вот что касается удивления, с которым в Вильно узнали о том, что московиты вознамерились ускоренными темпами начать строительство сразу нескольких крепостей в спорном районе, то причина этого не совсем понятна. Московские дипломаты давно уже четко обозначили позицию Москвы по этому вопросу – московский государь в своей «отчине» волен ставить города и замки как ему заблагорассудится695. Другое дело, что Иван Грозный не торопился начинать это масштабное и хлопотное мероприятие, выжидая удобный момент. Но когда в Москве сочли, что время пришло, то работа закипела. Упоминавшийся прежде Ф. Руджиери счел необходимым поделиться секретом той удивившей его быстроты, с которой русские возводили свои замки на Полочанщине. «Обследовав предварительно место, пригодное для возведения крепости, рубят [московиты] в далеких лесах множество деревьев, – писал он, – пригодных для этого строительства, которые после обработки и разметки спускают на воду, а когда они доплывут до этого места, вытягивают их на берег и в соответствии со знаками на каждом дереве одно за другим вбивают в землю, и таким способом в мгновение ока ставят замки, в которые тут же являются собранные неподалеку гарнизоны, так что король получает известие о том, что они построены, прежде того, как ему станет известно о том, что они возводится или замышляются»696.
