Инцидент с Загоровским не стал, однако, препятствием для продолжения дипломатических контактов. Обещанное посольство Ф.И. Умного Колычева, дождавшись, когда поветрие в Смоленске пойдет на убыль, было отпущено в Литву, снабженное подробнейшими инструкциями, 3 февраля 1567 г. Правда, покинуло столицу оно только в марте и пересекло русско-литовскую границу 25 марта того же года. Спустя три дня оно было уже в Орше724.
Инструкции (изрядно отредактированные по дороге), которые вез с собой Колычев, оставляют двойственное впечатление. С одной стороны, послы должны были вести речь не о мире, но о перемирии «на колко лет пригоже», упирая на то, что-де не в их компетенции разрешать столь сложный вопрос и если король и его советники желают именно докончанья, то для этого нужен новый раунд переговоров и обмен великими посольствами725. Что же до условий перемирия, то послы должны были заявить, что, во-первых, король должен согласиться с тем, что быть под высокою царскою рукою «Полотцкому повету и с пригороды». При этом в наказе послам приводился подробнейший список населенных пунктов и «тянувшим» к ним волостей, что входили, по мнению Москвы, в состав «полоцкого наследства» – по принципу «что тех волостей сел и деревень и всяких угодей во всем Полотцком повете что волостей ни было, как изстари было к Полотцку, те все написати х Полотцку…». Вопрос о возвращении Полоцка в обмен на мир не рассматривался, ибо, как было сказано в инструкциях, «где рати ходят и что где возмут, и где то ведетца, что рати воюют, и то бы отдавати назад (выделено нами. – В. П.)?»726.
Во-вторых, в перемирные грамоты должны были внесены и границы зон влияния царской и королевской в Ливонии. По мнению Ивана Грозного, «ливонское наследство» должно было поделить следующим образом: «Курские земли (т. е. Курляндию. – В. П.) городы и Вифлянские земли городы написати в королеву сторону на перемирье того для, чтоб король город Ригу, город Кесь (Венден. – В. Я), город Ровной (Роннебург. – В. П.), город Володимерец (Вольмар. – В. Я.) и все вифлянские городы описал во государеву сторону, да и Колывань (Ревель. – В. Я.), и Пернов, и Пайду (Вейссенштейн. – В. Я), и Каркус, что за свейским королем, да и те городы, которые за датцким королем, описал на перемирье во государеву сторону». И дальше посол должен был заявить, что «рубеж Вифлянской земли с Курскою землею велел государь учинити Двину реку». При этом Иван, составляя свой наказ, отказался от тех уступок, что были сделаны в «вифлянском» вопросе в ходе переговоров с посольством Ю. Ходкевича727. А.Л. Хорошкевич увязывала этот шаг Ивана с тем, что царь пошел на определенные уступки Эрику XIV, королю шведскому, «Ирика короля пожаловал, учинил себе в братстве» и изъявил заключить с ним военно-политический союз. И далее она отмечала, что царь, обнадеженный открывающимися перед ним внешнеполитическими перспективами, в итоге «должен был получить права на Ригу, Ревель, Пярну, Вейссенштейн (Пайде), занятые шведскими войсками, и все города, принадлежавшие с недавних пор Дании». «Эти требования, – отмечала она, – по мнению русских дипломатов, отнюдь не противоречили договору о братстве и помощи со шведским королем Эриком XIV»728.
На первый взгляд, действительно, получается какая-то несуразица: затребовав себе и Ригу, и Ревель, и датские города, можно ли рассчитывать, что прежние договоренности с Копенгагеном и Стокгольмом будут работать и дальше? Но здесь, на наш взгляд, нет противоречий. К переговорам московские дипломаты приступали, обложившись древними грамотами и договорами, основываясь на которых они и желали удовлетворения своих требований. И для Ивана Грозного и его дипломатов важно было зафиксировать на бумаге отказ Сигизмунда от претензий на ливонские земли к северу от Западной Двины. Будет ли потом та же Рига русской или же войдет в состав вассального Ливонского государства, правитель которого будет подручником-голдовником Ивана, – это было уже не важным. Добившись признания правобережной Ливонии его сферой влияния, Иван играл на руку и своему старому союзнику датскому королю, и новому, королю шведскому, поскольку они могли теперь не беспокоиться насчет судьбы своих ливонских владений в зависимости от перемены настроений в Вильно или в Кракове.
Полоцким и ливонским казусами перечень условий перемирия со стороны Ивана Грозного в инструкциях Колычеву не ограничивался. Так, послы должны были потребовать выдачи князя Курбского и других государевых изменников, «чтоб промеж нас от тех изменников ссоры не было»729. Отдельно был поставлен вопрос о полном царском титуле. Иван отказался от сделанной в ходе переговоров 1566 г. уступки и потребовал, чтобы в перемирных грамотах его титул был прописан «сполна» – с «царским имянем», с указанием «титлов» «вифлянского», полоцкого и смоленского730.
В общем, анализ инструкций, выданных Колычеву, наводит на мысль о том, что в Москве не очень-то и стремились к заключению перемирия. Требования, выставленные Иваном Грозным, были чрезвычайно невыгодны для Вильно, а инструкции, данные послам, не оставляли им пространства для маневра. Миссия Колычева де-факто была обречена на провал изначально. Складывается впечатление, что Иван Грозный и его советники окончательно разуверились в договороспособности Сигизмунда и панов рады и сознательно заняли крайне жесткую позицию. Почему так произошло? Осмелимся предположить, что здесь сыграла свою роль уверенность царя и московских бояр в том, что, как бы то ни было, но в вялотекущей войне на истощение Москва все равно имеет перевес. Потому рано или поздно истощенная непомерными военными тяготами Литва будет вынуждена сдаться на милость победителя. А пока этот момент не наступил, нужно продолжать «войну крепостей» и укреплять свои позиции на Полочанщине, благо, с московской точки зрения, никакого нарушения условий временного перемирия не было – крепости-то ставятся в государевой отчине, а не во владениях Сигизмунда. А в своей земле московский государь имеет право делать то, что он пожелает.
В Вильно также не строили особых иллюзий относительно благоприятного исхода нового раунда переговоров с Москвой и готовились к продолжению войны. Посольство Колычева только-только пересекло границу и медленно, с большими задержками и тяготами, двигалось в сторону Гродно, где должны были состояться переговоры, а Сигизмунд 14 апреля сообщал киевскому каштеляну Павлу Сапеге, что «тот неприятель (Иван Грозный. – В. П.) и послов свои до нас шлет, але замков на кгрунте нашом от него побудованных не отступил, и еще к посягненью от панства наглого таковых же замков люди немалые отправил». И потому, продолжал Сигизмунд, «чого же болше терпети не хотечи, складаем збранье войска местцо певное у Молодечно», почему Сапега и должен был «сам, особою своею, конно и збройно, с почтом своим ездным и пешим, ничим не отступаючи от постановленья и ухвалы соймовой и во всем водлуг того заховываючися, у войско на тое местцо назначоное тягнул…»731.
Сейм, который принял упомянутую в письме Сигизмунда «ухвалу», – это вальный сейм, созыв которого был намечен в Гродно 1 декабря 1566 г.732 В своих «листах», разосланных по поветам, Сигизмунд объяснял необходимость срочного созыва сейма известиями с «фронта»733. И хотя далеко не все депутаты смогли прибыть в означенный срок в Гродно, однако же сейм все же приступил к работе. Распущенный 6 января следующего, 1567 г., он успел принять ряд важных решений о продолжении войны с Москвой. Прежде всего делегаты сейма постановили просить короля прибыть в великое княжество и, лично возглавив войско, отправиться воевать в неприятельскую землю, на что Сигизмунд ответил согласием734. Затем сейм постановил прибавить «почтов земских ездных» и выставить в сей год с десяти служб и волок, а где их нет, то с 20 дымов одного «коня». Выезжающий на службу шляхтич должен был быть на добром коне (оцененном в 10 коп грошей – не меньше) и надлежащим образом снаряженным. Кроме того, с ним должен был быть также «з живностью воз один двемя конми особливыми, кром почтового коня (т. е. не считая коня ратника), прикрытый сукном черленым, также и возница, а при возе мает мети рыдль железный (т. е. лопату. – В. П.), мотыку, сокиру, рогатину»735.
