Задуманный гетманом план строительства замков тормозился не только нехваткой людей и ресурсов, но и общей его непродуманностью. Ввязываясь в «войну крепостей», наивысший гетман плыл по течению, отвечая на выпады с московской стороны, а не упреждая их. А поскольку сигналы, что московиты проводят рекогносцировку то здесь, то там, поступали весной – летом 1567 г. регулярно, то отсюда и метания гетмана – с какого замка начинать строительство и куда перебрасывать и без того ограниченные силы и ресурсы. «Строить все эти замки одновременно для ВКЛ было непосильно», – отмечал Ю.Ф. Устинович751. Так, к примеру, отвечая на настойчивые предложения Сангушко о строительстве замка в Туровле, Ходкевич писал ему 2 июля 1567 г., что для этого необходимо иметь «первшое, абы были до роботы люди; другое, живность; трете, стрелба; четвертое, люду рыцерского не мало, бо там пойти потреба, как оку бою и так, ижбы неприятель не спер и потехи с того не взял». А в том, что московиты непременно будут стремиться воспрепятствовать строительству замка, гетман не сомневался, причем он будет иметь преимущество уже потому, что до Туровли можно будет перебросить войска и наряд водой и из Полоцка, и из Улы. Потому лучше ставить замки в Сорице и в Чашниках – там безопаснее752, да и снабжать строителей и гарнизоны легче753. Спустя три дня, 5 июля, гетман изменил свое мнение и сообщил Сангушко, что лучше выстроить замок в Кривино, которое есть «наипотребнейшое местцо», ибо замок контролирует течение Двины и проплыть к Витебску, мимо него нельзя. Кроме того, он будет прикрывать и замок в Сорице, и князья Соколинские для постройки замка обещали дать 200 рабочих (стоит оценить размах работ – целых 200 мужиков! – В. П.). К тому же и лес рядом, и помощь из Витебска водой быстро дойдет, и водой же снабжать строителей и охраняющих их жолнеров проще. Поэтому, предлагал гетман, стоит воинских людей с Сорицы перевести в Кривино, туда же перевезти и наряд, а возведенный к тому времени «плетень» раскопать или спалить754.
По ходу дела гетману приходилось решать и иные проблемы. Тот же Сангушко требовал от гетмана «науки», как поступать с теми московскими посошными людьми, которые «з замъку Московского, з Улы приеждчаючи, в селе короля Его Милости, в Бортниках, древо ку будованью Замку Уленского берут». На этот запрос гетман отвечал, что порубку господарского леса ульской посохой надлежит, конечно, воспретить, но брать в полон посошных и захватывать их лошадей не стоит. По мнению гетмана, пока московские послы пребывают на территории Литвы, Ульский замок надо оставить в покое и не давать Москве повода обвинять Литву в нарушении перемирия. Вот если бы замок сам собою был бы «збурен», «не в обычай битвы умысленое, але яким фортелем», а литовская сторона не была бы обвинена в этом – это было бы хорошо, и пускай пан Роман поразмыслит, как это сделать, подытожил Ходкевич755.
4. «Война крепостей»: как приблизить поражение, выиграв сражение…
Пока наивысший гетман и литовские воеводы судили и рядили, как им обустроить полоцкий «фронтир», московские воеводы действовали. Задержку с началом русских работ, очевидно, нужно связать, с одной стороны, с лихим поветрием, которое начало ослабевать с началом весны, а с другой стороны, ожиданием известий о судьбе посольства Ф. Колычева. И как только стало возможным, «стратилаты» Ивана Грозного начали действовать, благо они не испытывали тех затруднений, которые приходилось преодолевать Ходкевичу со товарищи.
26 июля 1567 г. оршанский староста Ф. Кмита отписывал князю Р. Сангушко, что его «шпегки» доносят, что «в тых часех до Полоцка тридцать тисеч войска князя великого потегнуло з делы, а до Улы девять тисеч и к тому дей в Можайских полях собрал и положил люд великий, сам [великий князь] поготову есть и тые дей дела, которыя по взятю Полоцком заставил на Холмце, выпровадити и вже к поли поготову казал». И далее Кмита сообщал, что замысел московского государя таков, что если его послы не принесут ему весть о заключении перемирия с Литвой, то он двинется с тем нарядом на Ригу756.
Прошла пара дней, и король поздравил Р. Сангушко с победой, которую он одержал над московитами. Речь шла о столкновении между русским и литовским отрядами под Сушей. Как писал московский книжник, в августе 1567 г. «повелением государя царя и великого князя Ивана Васильевича всея Русии поставлен бысть в его государеве вотчине в Полотцком повете за Двиною-рекою, к Виленскому рубежу, на озере на Суше на острову город». По царскому повелению город тот был назван Копьем. От Полоцка новую государеву крепость отделяло 70 верст, от литовского Лукомля – 20, а от Лепля – 35. Ставил город воевода князь Ю. Токмаков, который «пришед на то место безвестно, и сел на острове со всеми людми, и наряд и лес городовой и запасы свои перепровадил на остров; и город поставил вскоре городовыми людми, которыми тут годовати, и посошными людми, и по государьскому приказу укрепил»757.
Псковский книжник рисует картину событий иначе. Он писал, что «который люди московскиа присланы на блюдение делавцов, князь Петр Серебряных да князь Василей Дмитреевич Палицкого, и литовскиа люди пригнав изгоном, на зори, да многих прибили, и князя Василья Палицких убили, а князь Петр Серебряных убегл в Полоцко»758.
В королевских письмах (первое было датировано 28 июля, второе – 11 августа) Сангушко, дополненных сведениями из польских хроник М. Стрыйковского и М. Бельского, изложена третья версия произошедшего под Сушей. Согласно ей, бой произошел под утро 25 июля 1567 г., и в нем с русской стороны приняло участие 17 тыс. человек, русских и татар759, а с литовской – около 2 тыс. конных и пеших бойцов (почты гетмана и самого Сангушко, 5 конных рот, всего 1350 всадников, 2 или 3 роты драбов общим числом 400 пехотинцев, 150 казаков760). А началось все с того, что литовские «шпегки» сообщили Сангушко, что московское войско покинуло Полоцк и «положили ся на Урочищи Суши, хотечи там замок будовати»761. Собрав спешно своих людей и взяв небольшой наряд, Сангушко 20 июля выступил из Чашников. В ночь с 24 на 25 июля браславский воевода и его люди разбили передовую русскую сторожу в 100 коней, а затем атаковали главные силы русского войска, разбившие лагерь в 5 верстах от Суши. Согласно тексту второго письма Сигизмунда, Токмаков со своими людьми в бою не участвовал, поскольку был занят строительством крепости на острове, так что под удар войска Сангушко попали четверо других воевод и татары. Расчистив засеки, устроенные русскими на лесной дороге, литовцы на рассвете внезапно атаковали спящих и без труда опрокинули их.
Успех, если верить источникам с «той» стороны, был полным. Князь Петр Серебряный был ранен и едва ушел в Полоцк762, другой воевода, князь Василий Палецкий, был взят в плен и умер там от ран. Убит был и татарский военачальник Амурат. От 8 тыс. московитов, по словам М. Стрыйковского, «мало кто убег», тогда как литовцы потеряли 12 убитыми и 30 ранеными763. По словам Сигизмунда, воины Сангушко «увес обоз неприятелский з наметы, кони, зброи, золото, серебро и зо всею их маетностью есте взяли и вязней живых не мало, детей боярских зацных». Сам Токмаков, услышав о разгроме его товарищей, бежал на остров по наскоро возведенной с использованием заготовленных для строительства замка бревен переправе. При этом, писал король, потонула целая тысяча московитов. Увы, достать Токмакова, укрывшегося на острове, Сангушко не смог – оказывается, воевода сумел доставить туда 17 орудий, а у браславского воеводы артиллерии с собой не было – она не поспела за стремительно ушедшими вперед всадниками и пехотой764.
