Московские пограничные воеводы продолжали и рекогносцировки. Во всяком случае, только так можно трактовать новость, распространившуюся в марте 1568 г. и вызвавшую переполох среди литовских воевод. 30 марта король писал Сангушко, воспрещая тому отъезд от войска по причине того, что большое московское войско прибыло в Полоцк, имея своим намерением вторгнуться в королевские владения – одна колонна должна была атаковать Долгинов, другая – Дрису, ну а третья поставить замок на Березине865.
Причина этого переполоха была очевидна – в королевской казне снова было пусто, жалованье служебным людям не выплачивалось866, и дисциплина наемников стремилась к нулю, они толпами дезертировали, занимались грабежом местного населения и мародерством867, отказываясь повиноваться своим ротмистрам, которые, кстати, сами подавали своим подчиненным примеры небрежения по службе. Дело доходило местами до открытого мятежа868. В итоге наемники, остававшиеся на службе, компенсировали невыплату «заслужоного» походами «за зипунами» на «ту» сторону869. Понятно, что вся эта активность носила характер булавочных уколов и никак не могла повлиять на ход войны. Бессистемные и хаотичные набеги, не имевшие никакой иной цели, кроме как пополнить карманы наемников и их ротмистров, не могли вернуть Сигизмунду II Полоцка и выиграть войну.
Отсутствие средств у короля и невозможность вследствие этого финансировать строительство замков на полоцком «фронтире» привело к тому, что и в 1568 г. они оставались недостроенными и недовооруженными, испытывавшими нехватку и людей, и оружия, и припасов870.
Мартовский переполох не был единственным в этом году. 15 мая 1568 г. Сигизмунд II писал из Гродно Сангушко, что как от самого дворного гетмана, «так и от инших старост и державец замков наших Украинных ведомост нас доходят о злом умысле неприятеля нашого, князя великого Московского, же войско збирает и замки на розных местцах, на кгрунте панства нашого будовати хочет». Поэтому король наказывал Сангушко «для лепшое готовости ку обороне панства нашого с приставства своего, Головчина, до Лукомля ехал и там со всими ротмистрами наших рот ездных на одном местце положил ся», имея задачу «естлибы люди неприятелские в панство нашо обернули, або замки где на кгрунте нашом будовати хотели», то дворный гетман со своими людьми «тым людем непрителским отпор, а панству нашому оборону чинил, сколко тобе Бог допоможет». А деньги, заверил король, «без каждого мешканя посланы будут»871.
Выполняя наказ, Сангушко решил попытать счастья там, где фортуна не улыбнулась жмудскому старосте. В конце августа 1568 г. он совершил молниеносный рейд к Уле. Имея в Чашниках чуть больше 1,1 тыс. конницы и полутысячи пехоты (всего до 1,7 тыс. бойцов)872, он выступил на север и вечером 20 августа вышел на ближние подступы к Уле. О том, что случилось дальше, подробно рассказывает Б. Папроцкий873, описанием которого мы и воспользуемся, дополнив и скорректировав его повествование сведениями из других источников.
Опытный воин и искусный мастер «малой» войны, дворный гетман выбрал удачный момент для нападения – по донесениям «шпегков», в Уле должен был смениться гарнизон874, и можно было рассчитывать на то, что новоприбывшие, не освоившись на новом месте, будут не столь бдительны, как прежние бойцы875. Расчеты дворного гетмана оправдались – то, что не удалось сделать Я. Ходкевичу посредством осады, Сангушко удалось сделать «изгоном».
Как князю удалось взять Улу? Если принять на веру версию польских хронистов, то Сангушко подвел своих людей к Уле двумя колоннами – казаки во главе с ротмистрами Бирулей, Минкой и Оскеркой подошли к Уле водой, по Двине, а сам дворный гетман с главными силами, конными ротами своей, Тышкевича, Войны и князя Лукомского, а также пешими драбскими ротами ротмистров Тарновского и Рачковского по лесным дорогам вышел к Уле с севера, со стороны Туровли, с тем расчетом, чтобы не дать неприятелю прислать подкрепления ульскому гарнизону (впрочем, можно предположить, что в этом случае князь стремился ввести русских в заблуждение – подходящие с севера, со стороны Полоцка войска могли вполне быть приняты за своих)876.
Ула была атакована сразу с нескольких сторон. Казаки Минки зажгли одну из башен со стороны Двины, а затем вместе с ротой Оскерки прорубились через «фортку» («fortka», т. е. небольшие ворота для вылазок) внутрь замка. Бируля со своими людьми тем временем расчистил от завалов и рогаток подступы к замку с другой стороны, со стороны р. Улы и начали рубить ворота, чтобы впустить внутрь замка переправившиеся через Улу и подступившие к ним конные роты. Драбские же роты в это время по приставленным лестницам начали взбираться на валы и стены Улы, причем часть драбов прикрывала действия штурмующих огнем из своих ручниц.
Русский гарнизон Улы, видимо, на первых порах действительно был застигнут врасплох, однако быстро опомнился и оказал неприятелю упорное сопротивление877. Исход штурма был решен в конечном итоге действиями казаков Бирули – они сумели в буквальном смысле прорубиться через главные ворота Улы и открыть дорогу внутрь замка конным ротам. Ввод в бой свежих сил и численное превосходство неприятеля в конечном итоге и предопределили победу литовцев. Ула пала. В плен, согласно сведениям с «той» стороны, попали оба ульских воеводы, братья Вельяминовы, и 300 «зацных» воинов (надо полагать, из числа тех, кого Б. Папроцкий назвал «людом рыцарским»). Сколько уцелело из 800 ульских стрельцов – польские хронисты и писатели не сообщают, хотя пишут о том, что мало кто уцелел от гарнизона замка, – часть погибла в бою, часть сгорела в пламени, охватившем Улу, третьи утонули в Двине, когда пытались выбраться из пылающей крепости и спастись878.
Кроме пленников, торжествующим победителям больше ничего не досталось – Ула сгорела дотла вместе со всеми припасами и вооружением879.
Неожиданная и блестящая (на фоне, почитай, месячного топтания под Улой Я. Ходкевича) победа Р. Сангушко произвела неожиданный эффект. Сам дворный гетман, находясь под впечатлением от своего успеха, предложил Сигизмунду организовать подобный же рейд на Полоцк, где, по его сведениям, было мало ратных людей, и взять его880. Правда, для того, чтобы повторить ульский успех под Полоцком, Сангушко требовал дать ему больше людей. Сигизмунд уклонился от прямого ответа на это предложение дворного гетмана, переведя стрелки на М. Радзивилла Рыжего, воеводу Виленского, который на тот момент (октябрь 1568 г.) пребывал в Минске. К нему и предложил обратиться король, посовещаться насчет плана похода на Полоцк и заодно поговорить об отправлении к Сангушко дополнительных воинских контингентов. Сам же король, судя по тону его письма князю, полагал первостепенной задачей укрепиться в Уле и не допустить реванша с русской стороны.
В том же, что Москва попытается вернуть Улу, в Вильно и на «фронтире» не сомневались. Практически сразу после того, как стало известно о нападении литовцев на Улу, из Невеля к замку была послана помочная «лехкая» рать (три полка, Большой, Передовой и Сторожевой, три воеводы, не больше 1 тыс. «сабель и пищалей»881) под началом одного из лучших воевод Ивана Грозного И.В. Шереметева Меньшого882. Естественно, что выступление этой рати на помощь Уле потеряло смысл практически сразу – крепость была взята литовцами молниеносно, и, пока войско Шереметева собиралось и выдвигалось, неприятель успел кое-как укрепиться на пепелище883. В итоге, не располагая большими силами и явно не имея наряда, Шереметев не рискнул идти на Улу. Но чтобы хотя бы частично поквитаться с неприятелем и заодно дать своим воинам поживиться, он повел полки на Витебск.