863 Stryjkowski М. Kronika Polska, Litewska, Zmodzka i wszystkiej Rusi. T. II. S. 416. Этот ротмистр Семен Бируля, похоже, был удачливым воином. Так, все тот же М. Стрыйковский сообщает, что он со своими людьми разбил большой отряд русских под Велижем 28 декабря 1567 г. (Ibid. S. 416).
864 Archiwum хх. Sanguszków… Т. VII. S. 231.
865 Ibid. S. 245–246.
866 Например, 28 мая 1568 г. ротмистр И. Райковский жаловался наивысшему гетману, что его служебные люди не имеют ни денег, ни провианта и помирают с голоду (Archiwum хх. Sanguszków… Т. VII. S. 268–269). 25 июня Ст. Пац просил дворного гетмана ускорить присылку денег, ибо его люди, казаки и жолнеры, разбегаются и не желают служить безденежно (Ibid.
S. 274).
867 См., например, письмо Сигизмунда Р. Сангушко от 21 июля 1568 г. (Archiwum хх. Sanguszków… Т. VII. S. 278).
868 Ibid. S. 232, 251.
869 См., например: Филюшкин А.И., Кузьмин А.В. Когда Полоцк был российским. С. 90.
870 См., например: Акты, относящиеся до истории Западной России, собранные и изданные Археографическою Комиссиею.
T. III. С. 143–144; Archiwum хх. Sanguszków… Т. VII. S. 251.
871 Archiwum хх. Sanguszków… Т. VII. S. 257.
872 Plewczyński М. Wojny I wojskowość polska… Т. II. S. 204.
873 Paprocki В. Herby rycerstwa polskiego. S. 830–831.
874 Здесь есть определенная нестыковка. Если вести речь о го-довальщиках, то новый год начинался тогда на Руси 1 сентября, а здесь смена прибывает на полторы недели (минимум) раньше срока. Но вот в посольской книге есть интересное указание, которое позволяет уяснить причину столь ранней посылки смены и зачем вообще она понадобилась. В 1570 г. Иван Грозный заявил литовским послам, что «брата же нашего люди наш город пустой Улу пришед засели, в тое время было на нем Божие посещение (т. е. эпидемия. – В. /7.), поветрием люди повымерли, и нашим людем убытки многие поделали о те поры» (Памятники дипломатических сношений Московского государства с Польско-Литовским государством. Т. III. С. 688). Если принять во внимание это свидетельство, то тогда все встает на свои места – и ранний приход смены, и та легкость, с которой Сангушко удалось взять Улу, об которую обломало зубы войско жмудского старосты. В пользу версии об эпидемии в Уле говорит косвенно и письмо наивысшего гетмана киевскому каштеляну Павлу Сапеге от 11 декабря 1568 г. В нем Г. Ходкевич сообщал, что «тою Улою, з Божьего допущенья, на многих местцах, от поветрея в людех великий упад стал, яко в Витебску, в Чашниках, в Могилеве, в Воронычу и на инших местцах», т. е. выходит, что со взятием Улы эпидемия, поразившая тамошний гарнизон, перекинулась и на литовцев. И дальше гетман отмечал, что поветрие утихло только в первых числах декабря («на сесь час то вже утихло»). См.: Акты, относящиеся к истории Западной России. Т. III. С. 147.
875 Польские хронисты М. Стрыйковский и М. Бельский писали о том, что московский гарнизон Улы, состоявший из стрельцов, по случаю благополучного прибытия на новое место службы перепился и был небоеспособен (см., например: Stryjkowski М. Kronika Polska, Litewska, Zmodzka i wszystkiej Rusi. T. II. S. 417).
876 Paprocki B. Herby rycerstwa polskiego. S. 831.
877 А. Гваньини в своей «Хронике» писал, что во время «гвалтовнего» штурма Улы был ранен выстрелом из пищали некий ротмистр М. Венет с Лепля, командовавший пехотой в войске Сангушко. Доставленный в Витебск, он спустя несколько дней скончался там от полученной раны (Gwagnin A. Kronika Sarmacyey Europskiey. S. 141).
878 См., например: Gwagnin A. Kronika Sarmacyey Europskiey. S. 140–141. Отметим, что цифры в 300 пленных и 800 стрельцов, гуляющие по страницам польских хроник, явно завышены. Но даже если принять их, все равно численное превосходство было на стороне «изгонной» рати Сангушко.
879 См., например: Stryjkowski М. Kronika Polska, Litewska, Zmodzka i wszystkiej Rusi. T. II. S. 417. Правда, у Б. Пароцкого упоминаются ульских 27 пушек и 300 гаковниц (Paprocki В. Herby rycerstwa polskiego. S. 831), а А. Гваньини писал о том, что в ульском замке литовцам и полякам все-таки удалось взять некоторое количество «strzelby», среди которой было и несколько пушек-«dział», а также немало пороху, тогда как припасы большей частью сгорели (Gwagnin A. Kronika Sarmacyey Europskiey. S. 141). Кто из них прав и чьи сведения можно принять на веру – сегодня вряд ли представляется возможным определить. Мы допускаем, что все-таки часть вооружения ульского замка была захвачена, но это точно была не артиллерия, которую нельзя было быстро эвакуировать из горящего замка.
880 Archiwum xx. Sanguszków… T. VII. S. 297. Судя по переписке Сангушко с Ходкевичем, эта идея обсуждалась и с наивысшим гетманом (Ibid. S. 298).
881 М. Стрыйковский, традиционно завышая численность русского войска, писал о том, что к Витебску подступило аж 6 тыс. ногайских татар (Stryjkowski М. Kronika Polska, Litewska, Zmodz-ka i wszystkiej Rusi. T. II. S. 418). Приняв на веру эту цифру, А.Н. Янушкевич отмечал, что русское войско не предпринимало под Витебском активных действий (Янушкевич А.Н. Ливонская война. С. 119). Однако стоит ли удивляться видимому бездействию рати Шереметева, если его войско снаряжалось для совсем другой цели, имело многократно меньшую численность и состояло, судя по всему, преимущественно из конницы?
882 РК 1475–1605 гг. Т. II. Ч. II. С. 230, 239.
883 5 сентября 1568 г. Сигизмунд писал из Варшавы Сангушко, благодаря его за отчет о взятии Улы и за те меры, которые дворный гетман предпринял для его укрепления. Из письма следует, что Сангушко и его люди сразу после взятия Улы воздвигли на месте сгоревшего русского замка «вежу» (т. е. башню) и окружили ее наскоро сплетенной из хвороста оградой (Archiwum хх. Sanguszków… Т. VII. S. 285). Надо полагать, что в данном случае речь шла о шанцах из тур.
884 Stryjkowski М. Kronika Polska, Litewska, Zmodzka i wszystkiej Rusi. T. II. S. 418.
885 Archiwum xx. Sanguszków… T. VII. S. 296.
886 Янушкевич А.Н. Ливонская война. С. 118.
887 Archiwum хх. Sanguszków… T. VII. S. 288–289.
888 Ibid. S. 287.
889 См., например, письмо Ходкевича Сангушко от 17 сентября 1568 г. (Archiwum хх. Sanguszków… Т. VII. S. 289–290).
890 Кстати, а ведь, анализируя действия Москвы после взятия литовцами Улы, невольно приходишь к мысли о том, что Иван Грозный, его бояре и воеводы вздохнули с облегчением. Удержание Улы, глубоко вклинившейся во владения Сигизмунда, в условиях, когда приграничные уезды и волости были изрядно опустошены равно как прохождением войск, своих и вражеских, так и эпидемией и голодом (о море, поразившем русскую землю в 7076–7079 или 1567–1571 гг., см., например, Летописчик Игнатия Зайцева в: Зимин А.А. Краткие летописцы XV–XVI вв. // Исторический архив. Т. V. М.; Л., 1950. С. 21–22), очень скоро превратилось в весьма нетривиальную задачу – и не столько военную, сколько логистическую. Если принять во внимание свидетельства польских хронистов о том, что новоприбывшие в Улу накануне штурма стрельцы были к моменту его начала пьяны, то объяснить этот факт можно и тем, что стрельцы основательно выпили по той простой причине, что трудный и опасный путь в Улу был благополучно завершен, – это ли не повод для радости? А теперь эта проблема стала предметом постоянной головной боли у литовцев. И не потому ли с русской стороны были предприняты две довольно вялые попытки вернуть Улу в конце лета – осенью 1568 г.? Впрочем, эта версия, на наш взгляд, является лишь частью целого – пассивность русских воевод на «литовском» «фронте» связана была, видимо, не в последнюю очередь, с одной стороны, с внутренними неурядицами в самой Москве (мы имеем в виду прежде всего обострившуюся политическую борьбу, внешним проявлением которой стало дело боярина Федорова, бывшего полоцкого воеводы). С другой же стороны, Москва все больше была вынуждена отвлекаться на «крымский» «фронт». После того как попытка заключения соглашения между Иваном Грозным и Девлет-Гиреем не задалась из-за сопротивления «партии войны» при крымском дворе, требованием хана отказаться от заключения мира с Сигизмундом и крайнего недовольства Бахчисарая из-за растущей русской активности на Северном Кавказе напряженность в русско-крымских отношениях только увеличивалась и до возобновления войны между двумя государями оставался один шаг (см. подробнее, например: Ленской В.В. Иван Грозный и Девлет-Гирей. С. 152–162). Естественно, что растущая угроза со стороны Крыма обусловила и перенос внимания Москвы с «литовского» направления на южное. Этот перенос хорошо заметен при анализе разрядных записей за 1566–1568 гг., где «крымским» разрядам отводится не в пример большее место, нежели «литовским» (см., например: РК 1475–1605 гг. Т. II. Ч. II. С. 238–265).
