Аневризма выглядела паршиво. Она могла прорваться в любое мгновение, и я чувствовал, что лучше с ней разделаться. Но возраст… Я не мог предложить какой-либо явно выгодный вариант. Я мог только привести статистику, а там пусть решает. С ней были родные, они немного подумали и решили: операция. В то время она довольно ясно дала мне понять, что в Бога не верит, но против молитвы не возражает.
Операция прошла хорошо, осмотр не выявил никаких длительных осложнений, и причины для визита у нее не было. И тем не менее сейчас, через год, она снова переступила порог моего кабинета. Я видел, что она слегка смущалась, но прежнее самообладание ей не изменило.
— Я не по записи, — сказала она. — Мне просто нужно было встретиться с вами. Видите, я даже не накрасилась.
Я не мог понять, как расценивать эту настойчивость, поэтому просто поступил как большинство умных докторов: оперся о стол, чуть склонил голову к плечу и приготовился слушать.
— Помните, на нашей последней встрече я задала вам вопрос? Я спросила, почему образованные люди не верят в Бога, а вы ответили, что от высокомерия.
Я кивнул и улыбнулся. Вряд ли я сказал именно так — хотя да, ее вопрос был провокационным. Значит, вот как она истолковала мои слова?
— Не могу выкинуть из головы то, что вы сказали! — раздраженно воскликнула она.
Я не совсем понимал, как отвечать, и решил пойти по безопасной дорожке и получить хоть немного общих сведений.
— У вас все нормально?
— Не очень, — вздохнула она. — Недавно у мужа был инсульт. Теперь у нас проблемы. Он восстанавливается не так, как мы надеялись. Кажется, в жизни началась черная полоса. Мы не знаем, где найти ответы. — Она ненадолго умолкла и смутилась. — Мне нужно хоть с кем-то поговорить о вере.
Занятно. Я не видел ее целый год и не ожидал увидеть снова, да еще и без косметики. Но в час беды она доверилась мне — своему нейрохирургу.
— А вы сами во что верите? — спросил я, позволив ей открыто говорить о своих тревогах.
— Явно не в Библию, — сразу ответила она. — Не понимаю, как смогу поверить в Иисуса. Столько людей, и умных, думают, что это всего лишь миф…
Понимая, что разговор затянется не на пять минут, я понял, что придется его отложить, — меня уже ждал больной, пришедший по записи.
— Джоан, я должен принять другого пациента, — сказал я. — Это займет примерно полчаса, потом у меня перерыв на обед. А вы тем временем возьмите бумагу, сядьте в приемной и напишите все причины, по которым не верите в Бога. Пишите все, что стоит между вами и Богом: имена людей, причинивших вам боль; имена тех, кто, по-вашему, должен был представлять Бога и не справился; все ваши молитвы без ответа; весь ваш болезненный опыт; все, в чем вы себя вините…
Мне вдруг пришла интересная мысль. А может, она не верит, поскольку слишком высоко ценит мнение образованных людей, для которых вера — это сказочка для дурачков? Я знал: такие люди в ее семье были.
— И попрошу вас еще об одном, — добавил я. — Спросите себя: если бы история Христа была правдой, хотели бы вы в нее поверить? Возможно, вы найдете множество причин, по которым не верили бы, даже окажись она истинной. Может, вы не хотите казаться «дурочкой». Может, не хотите терять уважение близких. Может, вы против религиозных или политических стереотипов. А может, думаете, будто вера в то, что Бог сошел на землю, — это как расписка в слабоумии. Что, если вам не так важно, правда это или нет? Что, если вы просто не хотите верить?
Джоан удивленно посмотрела на меня, как будто этот вопрос никогда не приходил ей в голову. Казалось, я включил свет в одной из комнат ее дома — в той, где она никогда не была. Я также ощутил ее страх — она боялась, что если придет к вере, то окажется единственной верующей в своем браке, в своей семье, в своем кругу общения. Она разумно рассчитала затраты, и те показались непомерными.
Она взяла листки и вышла. Интересно, подумал я, увидимся ли мы снова?
Когда я закончил консультацию и вышел в приемную, Джоан уже исписала весь листок и подала его мне. Вверху страницы немного пафосно значилось: «Мой перечень». Мы вернулись в кабинет, и я начал читать. Первыми в списке препятствий стояли родители, особенно суровая с самого детства мать. Потом — лицемерие в церкви, где все, кто дома вел себя гадко и мерзко, в том числе и ее родители, надевали благостные маски. В четырнадцать она решила, что родители «не так» представляют Бога, начала духовные искания, сменила несколько церквей, а чуть позже встретила мальчика, равнодушного к церкви, и прекратила поиск. Она чувствовала, что зря потратила столько сил. Да и мальчик казался лучшим вариантом.
Вскоре он стал ее мужем. Уже в пятнадцать они вступили в близкую связь. Она оправдывала себя тем, что восстает против родителей и их лицемерной морали, ведь никакого Бога она так и не нашла. Но все равно в глубине души она чувствовала стыд и вину, что еще сильнее отдалило ее от Бога. Это было шестьдесят пять лет тому назад. Больше она никогда не искала Бога — до этого времени.
Еще в списке значился по меньшей мере один любовный роман, с ее семейным доктором, который сказал ей, что секс поможет справиться с депрессией. Сперва это работало — пока доктор не застрелился.
Моим словам о чувстве вины она противилась неистово. Как хирург, я знал: при сопротивлении давить нельзя.
По какой-то причине я почувствовал, что могу говорить с Джоан открыто. В конце концов, она пришла ко мне не как к врачу, а как к духовному советнику.
— Вы чувствовали себя виноватой? — спросил я.
Она явно вспомнила, с чего началась ее жизнь без Бога, и быстро ответила:
— Да, и это было ужасно. Стоило мне встретить мать на кухне, и я чувствовала себя настолько виноватой, что хотелось умереть.
— Часто мы чувствуем вину, потому что виновны, — сказал я, не зная, как она отреагирует. Возможно, она в бешенстве покинула бы мой кабинет. — Виновны в том, что идем против истины, даже когда знаем ее. И в том, что оправдываем себя — ведь так все говорят, и все так делают, так неужто мы хуже? Это Бог и называет грехом. Но есть и хорошие новости: вину и грех можно исцелить. Нужно только признать вину и попросить прощения.
— Нет, — она резко мотнула головой. — Я так на грех не смотрю.
Она противилась неистово. Как хирург, я знал: при сопротивлении давить нельзя. Нужно понять, с каким препятствием вы столкнулись. При операции на мозге лишнее давление способно разорвать кровеносный сосуд и убить больного. И я верю, что в делах духовных все точно так же: если вам противятся, то давление принесет больше вреда, чем пользы.
Я припомнил весь наш разговор. Странно: как же она хотела держать все под контролем! Многие позавидовали бы ей, если бы встретили на публике или в рабочей обстановке. Прекрасные манеры, спокойная уверенность… Никто и не представлял, какие бури бушуют у нее в душе.
— Думаю, вы здесь еще по одной причине, — ответил я после недолгого молчания. — До этого времени вы контролировали свою жизнь. Мир вертелся вокруг вас, и вы не пускали к себе Бога, ведь с вашим здоровьем все было прекрасно и у вас был крепкий хороший брак. Даже вашу аневризму мы вылечили без проблем. Все работало на вас. Но теперь фасад рушится. Ваш муж стал инвалидом, и вы спрашиваете, есть ли в жизни нечто большее. Думаю, вы пришли ко мне, потому что спрашивали себя, когда в последний раз встречали человека, который хоть на что-то надеется.
