Мир манил меня, как и прежде. Я любил вечеринки, концерты и светские рауты. Я заводил один роман за другим и, хотя любви и не испытал, пустился во все тяжкие ради мимолетных увлечений. А насчет Бога… Насчет Бога я думал так: я посвятил жизнь служению другим, а значит, делаю божье дело, и пусть Бог теперь думает, что сделать для меня! Сейчас я понимаю, что никому я ничего не посвятил, — а что касается божьего дела, так я ни разу и не спросил, хочет ли этого Бог, и если да, то как именно Он это видит. Я считал, что и так все делаю верно, — я ведь людей спасал, а это угодно Богу по умолчанию.
От веры я не отказался. Я перевел ее в «свободный режим». Хотелось — молился. Хотелось — читал Библию. Дома, в уединении. Я следил, чтобы вера не вмешивалась ни в мою работу, ни в мои отношения.
А потом, вскоре после того, как я переехал, случился один очень странный разговор. Я вовсю наслаждался новой жизнью, частью которой стали субботние пробежки вдоль пляжа. Где-то в глубине души я знал, что это милость Божья. Да, я считал, будто я ее заслужил — и будто сам совершил немало, — но мое сердце было более открытым к голосу Бога, чем на протяжении долгих лет.
В то время как я в один прекрасный день бежал по прибрежной прогулочной дорожке и засматривался на волейболисток, голос внутри меня — не слышный другим, но от этого не менее реальный, — спросил:
«Что ты делаешь?»
Сперва я не понял: то ли мои мысли вдруг обрели звучание, то ли со мной заговорил Бог. В любом случае, это казалось совершенно естественным, и я ответил как было:
«Ищу девушку, хочу познакомиться и закрутить роман».
«И давно ты так?» — спросил голос, ставя акцент на слове «давно».
Я прикинул, когда начал интересоваться девушками. «Лет восемнадцать».
«И как проходит твой роман?»
«Ну… — задумался я. — Знакомимся, месяца три встречаемся, потом она мне наскучивает, и я ищу другую. В последние годы как-то так».
«И что хорошего ты получил за эти годы?»
Я замер. Такая мысль мне никогда не приходила. Я посвящал общению тысячи часов, но никогда не спрашивал себя: а что я, собственно, с этого имею? Я порылся в памяти, желая найти хоть какой-то оправдательный итог, и пришел к мрачному выводу.
«Ничего, — наконец признал я. — Ничего я не получил».
«И сколько еще времени ты потратишь?»
Я молчал.
«Может, перестанешь?» — предложил голос.
«Да я помру с тоски! — вскинулся я. — Это моя жизнь! Я так надеюсь хоть кого-то встретить! Я даже утром встаю только поэтому! Я хочу обрести любовь — это моя единственная цель, кроме карьеры!»
Ответа не было.
Я решил, что, наверное, говорю с Богом. Сам бы я таких безумств себе не наговорил. Я немного подумал и решился.
«Давай договоримся, — предложил я. — Сам я знакомиться не стану. Но если девушка заговорит первой, приглашу ее на свидание».
Голос не возражал. Казалось, эта маленькая формальность его совсем не смутила, и я побежал домой. Какой я все-таки умный! Как я все провернул! Я знал: впереди еще ворох свиданий. Я — мужчина в самом расцвете сил, нейрохирург, мой дом рядом с пляжем, я только что приехал… И что, никто не придет познакомиться? Никто не устроит мне свидания?
И в джунгли пришла великая сушь…
Прошел месяц. Ко мне никто не подходил. Прошел еще месяц. И еще. Я занимал за девушками очередь в бакалее. Я натыкался на них. Помогал им с тележками. Они будто воды в рот набрали. Счет времени уже пошел на годы — и ни одна привлекательная женщина со мной не заговорила. Никто меня ни с кем не познакомил.
Мои свидания начались снова лишь спустя несколько лет. И не сказать, чтобы к тому времени я столь же сильно этого хотел. Сперва, конечно, ломало. Непросто было прекратить преследовать женщин после того, как восемнадцать лет только этим и занимался.
Но одиноким я себя не чувствовал. Все свои силы я бросил в другом направлении.
Я хотел познать Бога.
Я чувствовал, что Бог хочет поделиться со мной Своей мудростью, которая намного превыше моей.
Вскоре после той памятной «сделки» я задумался: а какой он, Бог? Я изучал иудейские священные книги, слушал лекции и читал Пятикнижие — Бытие, Исход, Левит, Числа, Второзаконие. Я просматривал длинные родословные и пытался проникнуть в библейские тайны. Я читал то Ветхий Завет, то новозаветные истории об Иисусе, все пытаясь понять: «Кто Он?» Я жаждал истины — и вскоре уже с нетерпением предвкушал тот миг, когда смогу выкроить из графика время для Библии. Я совершенно иначе смотрел на все, что происходило в моей жизни, и чувствовал, что Бог хочет поделиться со мной Своей мудростью, которая намного превыше моей. Я привык жить по-новому и спустя несколько недель с радостью вставал на рассвете, когда мог провести несколько часов в тишине и уединении.
Бог занял в моей жизни первое место. Как и в любых других отношениях, чем больше времени я проводил с Богом, тем лучше узнавал Его, — и не только как Бога Отца. Прежде я представлял Иисуса так: он был хорошим парнем и любил детей и бедных, но, к сожалению, он был слаб, потому его и убили. Вот почему я не хотел за ним следовать. Я не хотел быть слабым. Ну что мог Иисус сказать мне, такому прекрасному нейрохирургу, перед которым был целый мир?
Сейчас я видел совершенно иное. У Иисуса была огромная сила. Но я был поражен не этим — а тем, как Он ее сдерживал. Он редко применял силу. Будь у меня такая власть, я бы творил чудеса не переставая. Я бы лечил людей пачками. Я бы стал всеобщим любимцем. Я исцелял бы всех и каждого — да, ради исцеления, но еще, конечно, и для того, чтобы меня боготворили. Я вспоминал, как хотел открыть лекарство от рака, — конечно, прежде всего ради больных… ну и «немножко» для себя. Но Иисус никогда не искал дешевой славы. Он оскорблял людей, наделенных властью, и нарушал правила. И я понимал, чем еще Он обладал — и чего был лишен я. Он любил тех, кто ничем не мог ему помочь. Я проявлял внимание, когда мне от этого была какая-то польза. Я видел ценность в красоте, богатстве и разуме. Бедным я помогал только тогда, когда это замечали другие, — те, кого я хотел впечатлить. Я не мог вспомнить, когда делал для обделенных хоть что-нибудь просто так и не трубил об этом на всех углах. Жизнь Иисуса озарила черные дыры в моей.
Я изменился, прошел преображение, но все еще верил, упрямо и нагло, что мне не нужна Церковь. Мне нравился индивидуальный подход. Я не понимал, зачем нужна Церковь — по крайней мере мне. Моей «церковью» были волейбол и серфинг. Была и другая причина, по которой я избегал этого: страх. Я все еще жил как врач-еврей. Я все еще посещал синагогу. Я хотел иметь приватные отношения с Богом, не рискуя своей репутацией или отношениями.
Желание присутствовать на церковных службах крепло несколько лет. Я уже не мог ему противиться и как-то утром, в воскресенье, собрался с духом, завел машину и поехал в ближайшую церковь. Но на парковке, скованный страхом, я никак не мог выйти из машины. Что, если меня увидят? Что скажут коллеги? А больные, что говорили обо мне как о еврейском враче? Я ведь никогда их не поправлял. Чтобы набраться мужества, я твердил как заведенный: «Я свободный человек. Это свободная страна. Я не боюсь того, что обо мне скажут. Я пойду». Я подавил страхи, вошел и принял участие в первой христианской службе за двадцать лет.
