— Я был с одной… в общем, гулял от жены, — признался он. — У нас уже дошло до дела. И тут разболелась башка. Я понял: что-то не так.
Да уж, подумал я. Секс — это прекрасный способ порвать аневризму. Со спортом многие не дружат, и секс — высший стресс для их кровеносной системы. И аневризма проявляет себя в очень неудобное время.
— А что потом? — спросил я.
— Потом я упал, но успел позвонить сыну.
Он говорил с трудом. Я ощутил, что ему стыдно за обстоятельства инсульта.
Я просмотрел снимки и решил сделать операцию утром. Удар пришелся в субарахноидальные пространства, но в левой височной доле, где располагалась аневризма, крови почти не было. Если бы я обнаружил разрастающийся тромб, то перевел бы больного в хирургию. Но распуханий не было. Давление тоже держалось в норме. Дэйв явно не утратил ни умственных, ни физических способностей.
А значит, спешить незачем. Тем более, рабочий день только начался. Ночные операции более рискованны: когда уставшие люди хотят спать, мысли путаются и руки как деревянные. Аневризма уже перестала кровоточить. Да, был риск, что снова начнет, если ничего не сделать в период от двенадцати часов до суток. Но опасность невелика, а такие случаи требуют высокой концентрации и мастерства, так что нейрохирурги предпочитают иметь с ними дело в обычные рабочие часы.
— Обсудим все завтра утром, — сказал я. — А сейчас давайте о рисках. Во время операции аневризма может снова изойти кровью. Это риск инсульта или смерти. Ваша проблема довольно серьезна. Вопросы?
— Нет, — он покачал головой, избегая моего взгляда. Видимо, его снедало нечто большее, чем головная боль — тяжесть положения и стыд от того, что в это вовлечен его сын.
Вина и стыд — с ними многие попадают в больницу. Это похоже на то, когда вас ловят с поличным. Вы тихо сидели в уголке, делали свое темное дело, и вдруг ваша маленькая тайна раскрылась. Если поймать людей на горячем, они часто смиряются, раскаиваются, признают, что перегнули палку, и хотят, чтобы кто-то помог им примириться с Богом и избавиться от вины и стыда. Это отрицательные эмоции невероятной силы, и они способны уничтожить наши тела. В тот момент, когда мы стыдимся своих действий, виним себя и боимся последствий, организм выплескивает гормоны стресса: они повышают кровяное давление и не дают нам спать, пока все думаем, как выйти из положения.
Я не собирался пользоваться ситуацией в своих интересах, но хотел дать Дэйву возможность очистить совесть, если он где-то перешел черту. Ему было так стыдно, что этот стыд мог нанести вред его здоровью. Да, я мог бы подождать до утра, но ночью могло начаться кровотечение, и я почувствовал, что должен спросить его сейчас и дать ему возможность поспать. Я чуть коснулся его предплечья и с добротой посмотрел на него.
— Вы росли в религиозной семье? — спросил я.
— В протестантской. Но сейчас я равнодушен к религии.
— Вы страдаете, — сказал я мягко. — Это убивает ваш мозг. Если хотите о чем-то сказать или примириться с Богом, сейчас самое время.
Он посмотрел на меня с глухим презрением, закатил глаза и резко, насмешливо фыркнул.
— Может, позвать священника? — предложил я.
Вдруг ему неловко, что нейрохирург узнает подробности его жизни?
— Нет, не надо.
— Хорошо, — согласился я. — Знаете, у меня привычка молиться о больных. Ваша аневризма может разорваться, пока мы ее не исправим, — а исправим мы ее только завтра. Не возражаете, если я помолюсь о вас? — Я ждал, а он озирался, словно избегая вопроса. — Не хотите, не буду.
— Да нет, все нормально, — выдохнул он.
Я положил руку ему на плечо.
— Господи, — сказал я. — Ты все знаешь о Дэйве. Ты любишь его. Прошу, сохрани его этой ночью, и пусть аневризма останется целой, пока мы ее не исправим.
Молю, на операции сделай мои руки чуткими, а мысли — ясными. Во имя Иисуса, аминь.
Я вышел. Дэйву по-прежнему не было дела до аневризмы: он думал о другом. Я ушел домой, зная, что мы скоро встретимся.
Утром меня разбудил телефонный звонок. Аневризма Дэйва снова кровоточила. В левом полушарии мозга, где находятся центры, отвечающие за речь и понимание, образовался крупный тромб, и Дэйва разбил паралич. Когда я пришел, он уже с трудом говорил и не понимал, почему его правая рука не двигается, а правая сторона лица обвисла, как после инсульта.
Возникла и новая проблема. Прежде чем мы успели отвезти его в хирургию, медсестра сказала, что со мной хочет поговорить полиция. Нейрохирурги привычны ко многому и редко удивляются жизненным поворотам, так что я спокойно вышел в приемную к офицерам.
— Добрый день, — мы пожали руки. — Чем могу вам помочь?
— Нам нужно опросить одного из ваших больных. Дэвид Джексон, — ответил один. — Мы знаем, его привезли сюда прошлой ночью.
— Да, это так, — согласился я. — Только он вам ничего не ответит. Инсульт поразил его речевой центр, и он не может говорить.
Блюстители закона разочарованно молчали.
— А когда он… вернет свои способности? — спросил другой.
— Может, и никогда, — ответил я. — Это мы узнаем лишь через неделю после операции. И то если она пройдет хорошо.
— Ясно. Спасибо, доктор. Хорошего вам дня, — оба кивнули на прощание и удалились.
Рядом уже навострила уши медсестра.
— А что он сделал? — спросил я.
— Они говорили про девочку. Ей вроде как не было восемнадцати. Вот урод, — бросила она, развернулась и ушла по своим делам.
Я вошел в палату Дэйва. Да, занятная у него вышла оказия. Он уже не сидел, а лежал, откинувшись на постель, и в его глазах я видел страх. Ему не сказали о полицейских, но за последнюю пару часов он, видимо, понял, что с его телом и впрямь творится что-то не то.
— Доброе утро, Дэйв. Как вы? — спросил я.
Он промычал какую-то невнятицу. Правая половина лица застыла гипсовой маской. Он попытался снова — и снова напрасно. Тогда он просто вздохнул, словно махнув на все, и прекратил попытки.
— Все в порядке, — сказал я. — Можете пошевелить руками?
Он двинул левой. Правая висела плетью.
— А правой, Дэйв?
Он двинул левой и слегка улыбнулся, как будто я просил именно этого. Улыбка вышла половинчатой. Я поднял правую руку, указал на нее и повторил просьбу. Ничего.
— Вы понимаете, чья это рука?
Он помотал головой и прогудел что-то вроде: «Ууу…»
— Похоже, нет, — сказал я сам себе. — Вот же…
Одностороннее пространственное игнорирование — так в медицине называют то, что случилось с Дэйвом. Тромб давил на левое полушарие — и Дэйв совершенно не чувствовал правую руку. Он даже не понимал, что эта рука у него есть. Тело стало для него безвыходной тюрьмой. Паралич и немота прилагались.
