Мое смятение достигло пика — и вдруг из путаного вороха мыслей родилась простая и ясная фраза:
«Поступай правильно».
Я знал эти слова. Я слышал их, когда впервые начал молиться о больных и боялся, что подумают другие. Внутри меня вдруг возникло новое и неожиданное чувство — решимость. Фраза смела иные доводы, как битые фигуры с доски. Странно, как я не понимал это раньше? Ответ был очевиден: при чем тут мои чувства? Если это хорошо для больных — это правильно, и точка. Я видел результаты и уже не смел отрицать, что молитва помогает и должна совершаться, — даже если сам я и не чувствовал, что это так. А значит, прочь сомнения!
Я направился в отсек. Люпе, пятьдесят семь лет, церебральная аневризма. Я улыбнулся ей — так искренне, как только мог. Она и понятия не имела, чем для меня стала эта неделя. Я говорил ей о вероятных рисках операции — о смерти, о слепоте, о параличе и коме, — а внутри меня шла борьба. Каждое слово отзывалось набатом, и образ Сэма, прикованного к постели, все время мелькал перед внутренним взором.
— Да, я понимаю, это опасно, — сказала Люпе.
— Правда? — едва не вырвалось у меня, но я сдержался и произнес уже привычную фразу: — Перед операцией я молюсь о больных, если они дают свое согласие. Как вы, согласны?
— О, что вы! Конечно, согласна! — с радостью откликнулась Люпе.
Я еще никогда не молился о больном, подозревая, что Богу нет дела ни до нас, ни до нашей молитвы. Я даже не знал, смогу ли ее закончить — или умолкну на полпути. Я коснулся ладонью ее плеча и только благодаря привычке начал:
— Господи, спасибо Тебе за миссис Кортес…
Не знаю как, но эти слова растопили лед, сковавший мое сердце. С каждым мгновением молитва давала мне силу, развеивала морок, и я дошел до конца:
— Боже, дай моим мыслям ясность, и пусть эта операция пройдет успешно. Во имя Иисуса, аминь.
Молитва была недолгой. Но она дала мне то, чего в последние дни так не хватало: надежду. Я начал молиться лишь потому, что был уверен: так нужно. Но когда прозвучали ее последние слова, я понял, что мои сомнения — это просто пыль на ветру. Бог был здесь. Он проявлял Себя в действиях, и я не хотел действовать без Него, даже если не получу того, на что рассчитываю. Волны боли залили пламя, прежде горевшее в моей груди, но угли, скрытые в пепле, все еще тлели.
— Спасибо, — с улыбкой сказала Люпе.
И тут случилось нечто, чего никогда не случалось прежде. Из-за шторы, разделявшей каталки, я услышал гулкий голос:
— Док, а вы, когда закончите, не помолитесь со мной? Мой доктор не молится!
Мы с Люпе улыбнулись вместе, и я ощутил, как на глаза наворачиваются слезы. Бог не оставил меня. Он был здесь, со мной, пока я всеми силами заботился о тех, кого Он ко мне направляет.
Я зашел за штору и увидел мужчину. Его звали Тревис, и он был пастором. Ему в то утро предстояла операция на брюшной полости, но у жены и родных не получилось приехать, и он боялся.
— Бог с нами, Тревис, — сказал я, коснувшись его плеча. — Вы же знаете, это так.
* * *
Я еще никогда не молился о больном, подозревая, что Богу нет дела ни до нас, ни до нашей молитвы. Я даже не знал, смогу ли ее закончить — или умолкну на полпути.
Когда я закончил молитву, он плакал и тер глаза, и вздохнул так громко, что переполошенные медсестры, наверное, уже спешили сюда со своих постов, но потом Тревис улыбнулся и успокоился. Страх покинул его. Я улыбнулся в ответ, слегка похлопал его по плечу и вышел из предоперационной. Пока я шел по коридору, в моей душе царил мир, а Бог словно говорил мне:
«Я не бросил тебя. Не забывай, дело не только в тебе одном. Жизнь — не уравнение. Формулы-панацеи нет. Злость лишь показывает твою незрелость. Доверься Мне в том, чего не понимаешь. Я тебя очень люблю, и ничто этого не изменит. И Сэма Я люблю сильнее, чем ты. Проси Меня о нужном, Я позволяю это. Но знай: молитва не гарантирует результат».
Операция Люпе прошла хорошо, и она отправилась домой на следующий день. Я же нашел свой путь, пройдя через огромный кризис веры. Я поступил правильно, когда мне этого не хотелось, — и это было во благо Люпе и Тревису. Я решил довериться Богу, а не собственным чувствам. Он был благ, даже тогда, когда я этого не видел.
Но был еще Сэм.
* * *
Сэм оставался в клинике еще три недели. Потом его перевели в частную лечебницу. Двигаться он так и не начал.
Мы встретились через три месяца: его привезла сестра. Я вздрогнул, когда увидел в графике его имя. Если мне с кем и не хотелось встречаться — так это с ним. Чувство вины, предательство, горечь непомерной утраты — я не хотел этого чувствовать. Но инвалидную коляску уже завезли в кабинет, и меня захлестнуло отчаяние. Пока Сэм ждал в смотровой, я торчал в туалете, судорожно умывался и просил только одного: «Господи, помоги мне!»
У двери собственного кабинета я замер, не решаясь переступить порог, — и сумел сделать это, только собрав в кулак всю свою смелость. Я знал: мне будет сложно — и не ошибся. Изможденный, смертельно уставший, Сэм сидел в своем кресле. От человека, с которым мы когда-то познакомились, не осталось и следа. Он научился чуть шевелить левой рукой и левой ногой, но правую сторону сковал спазм. Протезы помогали ему есть, но скрюченные пальцы рук походили на когти. Мышцы атрофировались. Я сел в кресло и встретился с ним взглядом.
— Как дела, Сэм? — спросил я.
Он не ответил, но качнул головой, вроде как говоря: «А вы-то как думаете?»
— Расскажите об операции, — сказал он прямо. — Что пошло не так?
Я отъехал к доске, условно нарисовал его позвоночник, аневризму и мальформацию, и насколько мог, объяснил — и про риски, и про опасную аневризму, и о том, что его организм не переносил отеки… Я надеялся, это его удовлетворит и он смирится с исходом.
— Сэм, я этого не хотел, — сказал я.
Он отвернулся.
— Сэм, мне безумно жаль, что так вышло.
Он все так же молчал.
Я предложил помолиться за него снова. Что еще я мог? Очередная молитва казалась банальной, учитывая, сколько раз мы их вознесли. Он равнодушно кивнул. Я коснулся его плеча — на нем была фуфайка, — и только тогда понял, как много сил он потерял. Мышц почти не осталось, только кости.
Я молился о том, чтобы он снова смог ходить.
Я открыл глаза. Сэм их и не закрывал. Он едва живым взглядом смотрел на дальнюю стену. За несколько минут мы собрали данные для проверки, сестра вывезла его из кабинета, — и я постарался забыть о нем, как о слишком сложной, нерешаемой проблеме, от которой можно только уйти.
* * *
Он появился у меня через год — на контрольном осмотре. MPT-сканирование показало: его спинной мозг полностью изменился, усох и изогнулся дугой в области шейного изгиба.
