— А я и примирилась, — она пожала плечами. — Помирать так помирать. Чего тут скажешь?
Я решил не перебивать и просто кивнул.
— Я часто бываю на похоронах, — сказала она. — И ненавижу всю эту болтовню о религии или загробной жизни. Они должны говорить лишь о том, как жил человек. Хватит с меня этих проповедей.
— Вас не тревожит смерть?
— Меня тревожит только то, что я умру, а дом останется неприбранным, и люди решат, будто я бездельница и неряха.
Она подчеркнула свои слова решительным кивком.
— Да, основательно вы все продумали.
— А то, — усмехнулась она. — У меня умер муж. Вышла за другого — так прошел ровно год, и он тоже умер. За пять лет с десяток соседей похоронила. Так что мы с костлявой близки.
— Ладно, — не стал спорить я. — Тогда просто спрошу: есть ли в вашей жизни что-то нерешенное? То, о чем вы хотели бы позаботиться?
— Помимо грязи в доме? Да нет.
— Вам правда есть дело до людских пересудов? — искренне удивился я. — Да устройте хоть бардак, какая разница? Бетти, это же смерть!
— Так-то оно так, — сказала она, немного подумав. — Да, наверное, вы правы.
— А еще? — спросил я. — Есть у вас тяжесть на сердце? Бетти молчала довольно долго.
— Я никому не говорила, — наконец открылась она. — Есть нелады в семье. Сын хотел жениться, но я была против. Настояла, они разошлись. Потом она сказала ему, что беременна, и он покончил с собой. Она теперь судится с нами за его деньги. Говорит, на ребенка, но пока все идет на адвокатов.
— Жаль, — сказал я. — Наверное, вам очень трудно.
— Я никому не говорю о сыне. Даже когда подруги начинают плакаться о том, как им тяжко в семье. Мне стыдно. Если они узнают, то поймут, что моя жизнь не такая, какой кажется. И что хуже всего, я даже с внуком не могу повидаться из-за иска. А ему всего два годика.
— Вы злы на сына за то, что он лишил себя жизни?
— Не совсем.
Это меня удивило.
— Вы злы на Бога? За то, что Он позволил этому случиться?
— Нет.
Бетти была поразительно стойкой. Такая боль, такие потери… и она держалась, как солдат. Мои вопросы о духовном просто разбивались о ее броню. Я не мог найти ни малейшей бреши. Неужели она не видит, что Бог хочет облегчить ее скорбь?
И тут случилось нечто странное: мне захотелось ее похвалить.
«Господи, покажи мне ее красоту, которую Ты видишь, — взмолился я. — Позволь мне увидеть ее так, как видишь Ты».
И я увидел. Не ее недостатки — но ее достоинства. Не неудачи — но успехи. Не робость — но решительность и отвагу. Не отсутствие веры: она просто еще не знала, насколько Бог добр и милосерден.
— Бетти, я поражен, — сказал я. — Вы удивительная. Вы пострадали, когда несли на почту бюллетень клуба. Сколько сил вы отдали, чтобы его заполнить — и тем порадовать друзей? То, что вы хотите быть вместе с близкими, быть рядом с ними — это замечательно. И этот бюллетень… Вам же никто за него не платил. Никто вас не обязывал. Вы просто сделали это из доброты, от чистого сердца.
Она удивленно посмотрела на меня и вдруг залилась краской и заплакала. Я протянул ей платок.
— Вы любите веселье и можете порадоваться за других, — продолжал я. — Вы умница: вам восемьдесят семь — и вы сохранили здоровье и ясность мысли. И вы очень сильная.
— Спасибо, — отозвалась она, когда слезы чуть утихли. — Не знаю, что и сказать.
— Вы прожили целую жизнь, — сказал я. — Поделитесь опытом и мудростью. Вы пережили непростые времена и можете помочь другим — тем, кто еще в пути. И мне кажется, вам не стоит стыдиться семейных драм. История вашего сына поможет другим обрести силу духа и удержаться от опрометчивых шагов. И люди вас поддержат. Эти испытания вас закалили.
Бетти улыбнулась мне сквозь слезы. Я говорил правду — именно так ее видел Бог, — и, видимо, такого ей не говорили очень давно, а может, и никогда.
— Думаю, попытаться стоит, — вздохнула она.
Я хотел благословить эту прекрасную женщину, обратиться к Богу с молитвой о ней, — но позволит ли мне она? Я решил проверить почву.
— Бетти, меня ждет очередной пациент, но я был бы рад помолиться вместе с вами, прежде чем мы расстанемся, — сказал я. — Вы согласны?
— Конечно, да! — воскликнула она, схватила меня за руки, крепко их сжала и склонила голову.
— Господи, благодарю Тебя за Бетти, — сказал я. — Знаю, Ты гордишься ей и тем, как она заботится о семье и о близких. Тебе нравится, когда она смеется, нравится ее ясный и светлый ум, — и то, как она заботится о себе все эти годы. Молю, исцели ее и верни мир в ее семью. Во имя Иисуса, аминь.
Бетти встала.
— Я должна обнять вас, — сказала она.
И обняла меня.
Я был удивлен: эта женщина казалась такой самоуверенной и независимой, так сильно противилась вере… Когда мы шли к посту медсестер, Бетти взяла меня за руку и прижалась, будто я вел ее на студенческий бал. У стойки администратора я дал ей визитку.
— Если вдруг что, звоните, — сказал я. — И всего вам доброго.
Но Бетти не уходила — просто стояла вместе со мной и медсестрами и наслаждалась чем-то давно забытым. Она снова любила себя и принимала. Потом она попрощалась и ушла. Я не ожидал увидеть ее снова.
Но она появилась полгода спустя. Я видел имя в расписании, но узнал ее лишь при встрече и вспомнил наш разговор.
— Как вы, Бетти? — спросил я, пожимая ей руку.
— Отлично! — она сияла. — Пришла посмотреть мою аневризму.
Думаю, мы оба знали, что аневризма ей ничем не грозила, но я все же сравнил новые снимки со старыми. Мало ли. Да, все осталось как прежде. Никакого вмешательства не требовалось.
— Ее можно вылечить, но риск выше пользы. Я уже вроде и говорил, — сказал я.
— Да, помню, — кивнула Бетти. — Я не поэтому. Когда я звонила, чтобы записаться на прием, мне сказали, что вы в поездке, помогаете бедным. У меня друзья много чего делают для городской бедноты. Я не такая хорошая, как они, и большую часть времени играю в бридж. Я такая эгоистка! Но я подумала: может, мне следует иногда им помогать. У меня есть время, могу что-нибудь полезное сделать.
— Вижу, идея вам нравится, — улыбнулся я.
— Да, так и поступлю, — уверила она. — Просто хотела сказать вам, что открываю для себя новые пути.
Я посмотрел ей в глаза. Бетти не шутила: эти слова очень много для нее значили.
— Во всем вас поддерживаю, — сказал я. — И очень рад, что вы хотите помочь бедным. Это верная дорога.
Говорить людям об их достоинствах, об их душевной красоте, доброте, любви — о, в атом скрыта великая сила!
