«спешу сообщить, что означенный объект начал писать роман по-другому, вводя новых героев. На чтениях были все те же люди, что и в прошлый раз. Не всем роман нравился…»
— Нашла, что искала? — спросил Гриша, заглядывая через плечо.
— Да.
— И что это?
— Пока не могу сказать, если только позже. Не обижайся, но правда не могу.
— Такие секреты? Документ исторической важности?
Анна подумала, что Гриша даже не подозревает, настолько он близок к истине.
— Просто эти документы представляют ценность исключительно для меня, — как можно небрежней сказала она, пряча листы в сумку.
— Значит, завтра, то есть сегодня ты уедешь?
Анна кивнула.
— Минуточку! А что с мне с трупом-то делать?
Какое-то время они молчали. Наконец, Гриша почесал макушку.
— Э, кажется, я нашел выход. Сделаю в милицию анонимный звонок и скажу им про труп. Пусть выезжают и разбираются.
— Этот вариант хорош, если нас никто не видел.
— Вряд ли. Здесь глухомань, старая часть города, но, если что, ловушка судьбы.
Всю обратную дорогу до Москвы Анна предвкушала, как она останется одна и будет читать эти записи.
О чем они? Наверное, здесь хранится какая-то загадка. Но могут ли эти бумаги пролить на нее свет?
При прощании Гриша взял с нее слово, что она приедет сюда еще. Они обменялись телефонами, и Гриша обещал позвонить в самое ближайшее время.
В квартире была тишина. Анна сбросила туфли и прошла на кухню. Нажала на автоответчик городского телефона.
С легким шипеньем прокрутилась лента и раздался голос Данилы: «Дорогая, все в самый последний момент сорвалось. К сожалению. Приехать в Москву сейчас никак не могу. Думаю, что дела утрясутся позже, и я дам тебе обязательно знать… Возникла пауза… Обнимаю и целую».
Вот так вот! Так что все правильно она сделала, что не стала сидеть и ждать его, а поехала расследовать исчезновение Владимира Вольфа.
Как она и думала, у Данилы все отменяется в последний момент. Его работа, график, занятость, командировки. Ей нет места в его жизни. Как бы она ни уверяла себя в обратном. Для сладенького самоуспокоительного внушения, что она кому-то нужна.
Было обидно и жалко себя. Все-таки она надеялась на его приезд и ждала. А здесь — облом. Натуральный!
Анна стянула с себя одежду и отправилась в душ разгонять раздражение.
Сначала была ледяная вода, от которой по спине пошли мурашки, поворот ручки, и льется почти кипяток, снова ледяная, и снова горячая.
Мысли бурлили. В этих отношениях она жертва.
Продвинутые коучи от психологии такие отношения называют «токсичными», то есть ядовитыми.
Эти отношения разъедают ее: вроде бы человек есть, и в то же время его нет.
Вот где он сейчас шляется? Толком же не объяснил. Просто сказал, что отменяет поездку И все. Кратко и доходчиво. Остальное додумывай сама.
Так все-таки по современным понятиям у нее есть бойфренд или нет?
Анна отогнала этот насущный вопрос с трудом, ей нужно было сосредоточиться на работе, а свои личные проблемы она решит потом. Если захочет решать.
Она вытерлась досуха большим полотенцем, пошла на кухню и поставила чайник. В холодильнике еды было немного, но выходить на улицу не хотелось, и она собралась обойтись тем, что есть.
Мелко порезанная колбаса (знаем-знаем, что вредно! Но иногда так хочется колбаски с кружочками жира), два яйца для яичницы-глазуньи, помидоры, хлеб с итальянскими травами. Еще было полузасохшее печенье. Кажется все, но одеваться и шлепать в ближайший гастроном категорически не хотелось.
Она наскоро приготовила обед и села за стол. Рюкзак был рядом, она с волнением достала листы и углубилась в чтение.
Вопросов все равно оставалось больше, чем ответов: каким образом этот убитый Владимир Вольф, актер театра (или не актер?), связан с этими листами, где упоминается Михаил Булгаков? Но ведь он играл в театре, носящем имя Булгакова, значит, все-таки имел. Каким образом эти листы попали к нему? И кто его убил?
Анна пришла в возбуждение. Спать не хотелось. Она посмотрела на часы. Без пяти минут одиннадцать. Можно еще позвонить Марку. Наверняка тот не спит.
Марк взял трубку сразу.
— Ну? — рыкнул он.
— Мог бы повежливее, — проворчала Анна.
— Прости, нервы. Ну, что там у тебя?
— Я нашла его! Но…
Возникла пауза.
— Да, не тяни же, — бросил Марк. — Говори, прошу тебя.
— Он мертв.
На том конце воцарилось молчание.
— Ты уверена в этом?
— Марк, — рассердилась Анна. — Я своими глазами видела труп. Мертвее не бывает.
— Вот как! — раздался свистящий шепот. — Труп. Отличная инсценировка, чтобы всех оставить в дураках. Прости. Я несу чушь. Но я просто потрясен.
— И это не все, Марк. Я нашла листы бумаги с очень интересным содержанием, и ты даже не представляешь каким. Там упоминается Булгаков. И, похоже, это чей-то дневник. Но вот какое он имеет отношение к Вольфу?
— Записки? Дневники? — Марк был по-настоящему взволнован. — Постой-постой. Я тут не один. Со мной одна американка. И она хочет с тобой поговорить.
Американка оказалась на самом деле русской эмигранткой, ее звали Екатериной Сыромятниковой, она работала над диссертацией, где упоминался Булгаков, и ей интересно все, что относится к нему.
— Эта находка просто замечательна, — сказала госпожа Сыромятникова.
— Послушай, — взял трубку Марк, — еще не поздно. Можно сказать, пионерское время. Бери такси и приезжай к нам. Машина — за мой счет.
— Я еще платежеспособна, Марк, — сказала Анна. — Ждите, скоро буду.
Русская американка, как окрестила ее Анна, оказалась милой женщиной, ее ровесницей. Все вместе они уселись в кабинете Марка, и он сразу поинтересовался:
— Не тесно? Может, перейдем в другое помещение?
— Нормально, — ответила Анна.
Пробормотав, как мантру, свое неизменное «кофе, чай, виски, ром, текила, водка?», Марк поставил перед ними водку и виски, а сам пошел варить кофе.
— Вы не представляете, как все это важно, — сказала Катя Сыромятникова. У нее были изящные руки, которые Анина бабушка называла «благородными», и грустные глаза.
Если бы только эта Анна Рыжикова знала, каких трудов ей стоило не выхватить эти листы прямо у нее из рук и не начать читать там же, разбирая уже выцветшие буквы, и как у нее в голове сразу складывался этот трагический пазл, о котором знала только она одна. И она должна была молчать, но иначе было нельзя. Не могла она никому сказать всей правды, да и не принадлежали только ей эти открывшиеся знания. И, следовательно, не могла она ими и распоряжаться по своему усмотрению.
