— Но я не могу.
— Это касается его.
— Я понимаю. Но я не могу рассказать ему. Он такой милый. Он так счастлив… и что же теперь будет с ребенком?
— Ax, Белинда, ну и влипла ты! — сказала я.
— Я думала, ты что-нибудь предложишь.
— Почему я?
— Ну, ты спокойная, рассудительная и все такое прочее. Ты бы никогда не попала в такую передрягу, как я. Я надеялась, что ты сможешь найти выход.
— Насколько я понимаю, есть только два выхода.
— Какие?
— Ты возвращаешься в Австралию с Генри Фарреллом в качестве его жены, поскольку по закону он является твоим мужем…
— Об этом не может быть и речи. Какой второй выход?
— Ты все объясняешь Бобби. Брак с Генри Фарреллом расторгается, и ты вновь выходишь за Бобби'.
Белинда глубоко вздохнула.
— Это лучше, — сказала она. — Нам нужно так и поступить. Мы должны это сделать.
— Однако ты забыла, что для этого понадобится согласие Генри Фаррелла.
Ее лицо помрачнело.
— Он… он меня не отпустит. Он уже сказал об этом. Он сказал, что любит меня и хочет, чтобы я вернулась.
— Но он ведь отпустил тебя. Раньше он был готов расстаться с тобой — Я знаю. Видишь ли, мы ужасно ссорились.
Я почти сразу поняла, какую ошибку совершила.
— И дала понять ему это!
— Он впадал в настоящий гнев. Иногда я думала, что он убьет меня, и очень боялась. И все это приходилось держать в тайне, потому что я не хотела, чтобы об этом узнала моя мать. У нас никогда не было общего дома. По сути дела, это трудно назвать настоящим браком.
— Ах, Белинда, как ты могла оказаться такой беспомощной?
— Потому что я Дура. Ты же знаешь, я всегда сначала действую, а потом начинаю думать.
Я кивнула.
— Что же мне теперь делать?
— Ты действительно любишь Бобби?
— С каждым днем все больше. Мне нравится быть рядом с ним, а он считает, что я удивительная.
— К тому же приятно быть леди Денвер, правда?
— В общем-то, да, — ответила Белинда.
— Это звучит лучше, чем миссис Фаррелл, которой, видимо, ты и являешься?
— Дело не только в этом. Если бы ты увидела Генри, то сразу поняла бы, почему я хочу быть с Бобби.
— Неужели ты не сознавала… Ах, что толку возвращаться к этому! Главное, что ты теперь собираешься делать? И чем, по-твоему, я могу помочь?
— Генри сейчас в Лондоне. Если бы кто-нибудь поговорил с ним…
— Например, ты? — предложила я.
Она покачала головой.
— Нет, при мне он просто сходит с ума. Мне кажется, что он в одно и то же время и любит меня, и ненавидит. Он знает, что я собой представляю. Он не поверит мне… И к тому же, мне кажется, он презирает себя за любовь ко мне. Ты, всегда такая хладнокровная и рассудительная, и не можешь этого понять…
— О нет, могу. Я знаю, какой ты бываешь, и, тем не менее, продолжаю любить тебя. За свою жизнь ты натворила много ужасного, Белинда. Вспомни Патрика и Ребекку… и все-таки они простили тебя, не знаю, почему. Так что чувства Генри Фаррелла мне понятны.
Она подошла ко мне и неожиданно обняла меня:
— Ты поможешь мне, правда, Люси? Я думаю, ты сумеешь.
— Каким образом?
— Возможно, он послушается тебя.
— Почему? С какой стати? Он меня не знает. Мы никогда не встречались.
— Он знает о тебе. Я часто рассказывала про тебя.
Он сказал: «Кажется, твоя Люси — очень милый человек. Судя по твоему описанию, она должна понравиться мне».
— Я удивлена тем, что твое описание породило такое уважение ко мне.
— Перестань выражаться, как гувернантка. Дело слишком серьезное. Я думаю, если бы ты встретилась с ним и спокойно поговорила, объяснила ему, что я никогда не вернусь обратно, что теперь я счастлива с Бобби… Ведь я нашла именно то, что искала. Если бы Генри вернулся в Австралию и забыл обо мне…
— В этом случае ты осталась бы его женой.
— Никто об этом не узнает.
— А ребенок? Он будет незаконным.
— Я же сказала, никому не нужно знать об этом.
— Было бы лучше договориться обо всем ясно и четко. Предположим, Генри Фаррелл согласится уехать и отказаться от прав на тебя — и всю оставшуюся жизнь это будет висеть над тобой. Ты всегда будешь бояться, что все раскроется. К тому же надо подумать о ребенке.
— Но что еще я могу сделать?
— Ты могла бы сознаться Бобби в том, что натворила. Я думаю, ты обязана сделать это. Он добрый, славный и нежно любит тебя. Он не захочет расстаться с тобой.
Она медленно кивнула.
— Ну, а потом?
— Нужно убедить Генри Фаррелла согласиться на расторжение брака. Вероятно, это можно сделать без шума. Потом вы с Бобби, опять же без шума, поженитесь и будете жить по-прежнему.
Она захлопала в ладоши, восхищенно глядя на меня.
— Это то, что нужно, Люси. Ты попала в точку.
Ее глаза засияли, и я поразилась тому, как быстро у нее меняется настроение.
— Тебе еще предстоит получить согласие Генри Фаррелла, — напомнила я. — Это может быть непросто. Напрасно ты считаешь, что все должны поступать так, как тебе угодно.
— Я уверена, что его можно убедить.
Это было характерно для Белинды. Я хотела объяснить ей, что у других людей есть собственная жизнь и для них свои интересы не менее важны, чем для Белинды — ее интересы. Она же, видимо, считала, что теперь, когда мы нашли возможное решение вопроса, остается манипулировать людьми так, как драматург манипулирует актерами, то есть заставить их говорить и действовать в соответствии с нашим замыслом.
Она была возбуждена. Ее глаза сверкали, красивое личико светилось. Я поймала себя на том, что улыбаюсь ей. Я понимала, сколь привлекательной и даже неотразимой она может быть.
— Теперь я знаю, что нам нужно делать, — сказала она.
Я взглянула на нее вопросительно, и она продолжила:
— Ты съездишь и встретишься с Генри Фарреллом.
Ты точно объяснишь ему, как поступить.
— Белинда! Да он меня и слушать не захочет!
— Ты можешь рассказать ему, как я счастлива, что у меня будет ребенок от Бобби. Скажи, что ему необходимо согласиться на развод, не поднимая шума, и тогда я смогу выйти замуж за Бобби, потому что у меня будет ребенок, а интересы детей всегда следует соблюдать.
— Мне кажется, именно ты должна встретиться с ним и все это объяснить.
