– Какой помолвке? Я не собираюсь за него замуж! – возмутилась мигом пришедшая в себя инорита. – Я не для этого сюда приехала.
– Фиктивной, – пояснил Циммерман. – Капитана Штадена в гарнизоне уважают, поэтому к его невесте не будут приставать.
В его голосе прозвучала небольшая неуверенность, вполне понятная тем, кто знает Бруна. Того сомнительный статус чужой невесты вряд ли остановит, разве что на несколько дней…
Глава 20
Фридерика
Циммерман все-таки настоял на объявлении помолвки, но это не очень-то и помогло. Первое, что ляпнул, услышав такое известие, Брун: «Я ж говорил, нужно подсуетиться. Опередил. И кто опередил? Можно сказать, боевой товарищ. Как-то это совсем не по-товарищески». Он обиженно посмотрел на проигнорировавшего красочное выступление Штадена и тут же поторопился вручить мне коробку конфет со словами: «Ульрика, вы подумайте, пока есть время. К чему вам выходить за типа, для которого воинское братство ничего не стоит? Вам нужен настоящий мужчина, с правильными понятиями о чести и долге». Правда, говорил он, опасливо косясь на мужчину с «неправильными понятиями», и так, чтобы тот не слышал. От конфет я отказалась и заметила, что он как-то странно понимает воинский долг. Брун обиделся, но не настолько, чтобы не прийти ранним утром с жалобами на разбитое сердце. Поскольку сигнал был в неурочное время, я спустилась, рассчитывая помочь целителю, но, похоже, зря: инор Вайнер прекрасно разобрался бы с пациентом и без меня. А так на меня отвлекался не только Брун, но и Штадену пришлось к нам присоединиться. Лицо у него было не особо довольное. Но выглядел он мрачным, скорее всего, не потому, что пришлось вскакивать ни свет ни заря: был он тщательно выбрит и аккуратно одет. Скорее всего, плохое настроение объяснялось двумя причинами: навязанной помолвкой и моими вчерашними воспоминаниями. Когда я показала рисунок и рассказала про татуировку, он некоторое время молчал, а потом заявил, что нужно осторожно расспросить тех, кто как-то с сестрой здесь общался, но чтобы я ни в коем случае не занималась самостоятельным расследованием, а особенно внимательно вела себя в разговоре с Кристианом и Вайнером. Когда я спросила, в чем он их подозревает, ответом стал неопределенный хмык. Потом Штаден, ничего не объясняя, повесил мне на шею странный артефакт, явно штучной авторской работы, сказал, что ему все нужно обдумать, а до завтра ничего не изменится, пожелал спокойной ночи и ушел. Но какое тут спокойствие?..
– Вот тут болит и ноет. – Брун стукнул себя по груди, звук получился гулкий и выразительный и совсем не доказывал болезненность пациента. – Мне кажется, до вечера не доживу.
– Доживете, инор капитан, – скептически сказал Вайнер. – Все у вас в порядке, я же вижу.
– Ничего не в порядке, – запротестовал Брун. – Да я еле к вам дошел, чуть концы не отдал на крыльце.
В подтверждение своих слов он опять стукнул себя по груди и ненатурально закашлялся. Смотрел он при этом на меня совсем не как умирающий. Штадена, пристроившегося чуть в стороне, выразительно игнорировал.
– Это потому что пока не позавтракали. – Вайнер, ничуть не стесняясь, зевнул «пациенту» прямо в лицо. – Поедите, слабость сразу пропадет.
– Томас, ты меня неправильно осматриваешь. Без должного прилежания. Я настаиваю, чтобы меня дополнительно осмотрела леди Штрауб и вынесла свое заключение.
– Леди осмотрит и скажет то же самое. Вот стоило из-за ерунды поднимать нас в такую рань? Мы с леди, знаешь ли, не железные. Особенно леди, которой необходим крепкий здоровый сон для поддержания красоты.
– Да что там поддерживать! – возмутился Брун.
Инор Вайнер подавился смешком, «жених» холодно процедил:
– Я попросил бы выбирать выражения, когда говоришь о моей невесте.
Брун осознал, что выдал, и смущенно поправился:
– Я хотел сказать, что на красоту леди Штрауб маленький недосып никак не повлиял, и она все так же прекрасна. И потом, «поддерживать» говорят, когда что-то разваливается, а леди в самом расцвете красоты. Гюнтер, это Томас виноват: неправильно сформулировал, вот я и… – он смущенно потупился и продолжил: – Леди Штрауб, если я вас невзначай обидел, то это не потому, что хотел. Вы самая прекрасная леди из всех, кого я знаю.
– Ты наверняка говоришь это всем целительницам в надежде на бесплатное зелье, – с насмешкой заметил Штаден.
– Обратите внимание, Ульрика, на слова жениха, – радостно пробасил Брун. – Он невзначай выдал причину, по которой на вас женится. Я же не столь меркантилен.
– Согласен только на бесплатное лечение? – инор Вайнер опять зевнул, широко и заразительно. – На зелья не претендуешь?
Брун укоризненно посмотрел сначала на него, потом на Штадена, потом перевел взгляд на меня.
– Леди, вы же понимаете, что эти два негодяя пытаются очернить меня в ваших глазах. Но вы же не столь легковерны?
Я насмешливо прищурилась.
– Я понимаю, что вы пытаетесь ухаживать за всеми встреченными дамами.
– Да вы что? – возмутился он. – За кого вы меня принимаете? Это гнусный поклеп! И я даже знаю, от кого он идет.
Он всем телом развернулся к моему «жениху», горя жаждой мести. Вайнер с интересом переводил взгляд с него на Штадена, со Штадена на меня, а с меня опять на Бруна. И не было в его глазах ни грана доверия к разыгрываемой здесь сцене. Причем доверия не удостоился не только Брун.
– Решетку на окно предыдущей целительницы от тебя поставили, – задумчиво протянул Штаден. – И сбежала она тоже наверняка от тебя, не выдержав силы твоего ухаживания.
– Да я тут вообще ни при чем! – возопил Брун. – Томас, скажи им, у меня с иноритой ничего не было!
– Мне-то откуда это знать?
– Как это откуда? Мы все время на твоих глазах были.
– Особенно когда ты в мой сейф лазил.
– Вот именно, я лазил в сейф, а не к инорите, – обрадованно подчеркнул Брун. – А сейчас…
– А сейчас, если полезешь к инорите, получишь от меня.
Штаден говорил с некоторой досадой. Как мы ни пытались свести разговор к Марте, пока ничего нового не выяснили. Брун постоянно уходил со скользкой темы.
– И потом, инорита Рильке часто уходила в город, и встречалась ли там она с кем-нибудь, я понятия не имею, – невозмутимо вставил Вайнер. – Поскольку ты тоже в городе бываешь чаще, чем в гарнизоне…
– Если уж на то пошло, то более вероятно, что роман с ней был у тебя, – возмутился Брун. – Тебе-то и в город выходить не нужно было. То-то ты такие меры безопасности выбил из Циммермана. И вообще, ты к ней неровно дышал, точно знаю.
Вайнер чуть изменился в лице. Было ли что-нибудь между ними или Брун выдумывает? Марта упоминала Вайнера, но в письмах было лишь уважение к чужому профессионализму. Странно, но только сейчас я поняла, что она ничего не писала про свою личную жизнь: только короткие зарисовки из работы с пациентами, рассказ о красивых местах Траттена… Как-то описала неимоверно вкусный десерт, который ела в кафе. И сделала это так, что я словно сама попробовала. Но не одна же она ходила по кафе? Или одна?
