– Мне в Москву надо. С Саратова поездом все ж побыстрее будет.
Глава двенадцатая
До Москвы Нестор добирался долго. Поезда ходили «по революционному расписанию». После того как кондуктор объявлял, что «дальше не пойдет», приходилось пересаживаться, ждать, а кое-где вылезать или даже прыгать на насыпь, если проходили поездные облавы где-нибудь в степи или в лесу. Об опасности предупреждали неожиданные скрипучие торможения, крики, вопли, выстрелы и топот на крышах, где, по случаю весеннего тепла, всегда сидели мешочники, прозванные «грачами».
В городах, если приходилось задерживаться, Нестор пытался найти собратьев по борьбе и вере, анархистов. И нередко находил. Даже в Пензе, городе по тем временам относительно богатом, жившем еще по-старому, куда Нестора завели кривые дорожки. Именно там он уложил в свой полупустой чемоданчик, поверх бельишка да пары брошюр, полторы дюжины круглых румяных булочек, подарок местных соратников. «В Москве, – предупредили они, – собак едят».
Махно не поверил. Он помнил Москву семнадцатого: не может быть, чтобы за год все так переменилось. Брехня! Ну, Питер – понятно, кругом болота, а Москва всегда была сытой…
Здесь же, в Пензе, друзья помогли ему одеться по-рабочему: в телогрейку, промасленные штаны, на голову напялили кепку в масляных пятнах. Еще не отмывшийся как следует от пароходного уголька, с темными морщинами, с мозолями на широких ладонях, гуляйпольский анархистский вождь приобрел самый надежный пропуск: облик настоящего пролетария.
Так он проехал до Рязани, пережив две проверки, и туманным ранним утром прибыл в Москву, которая только что, после переезда сюда из Петрограда ЦК большевиков и правительства, вновь, как до Петра, стала столицей, что Махно сразу и почувствовал. До вокзала, которым заканчивалась Рязано-Уральская железная дорога, он даже дойти не смог…
Народу из вагонов вывалила тьма. Невыспавшиеся, злые, они сразу же потянулись вдоль высокого, сколоченного из свежего горбыля забора, который отсекал прибывших от соседних путей, от свободы.
Нестор медленно двигался в толпе, приглядываясь и прислушиваясь.
Выход на привокзальную площадь преграждали заградотрядчики с винтовками и револьверами. Просеивая сквозь узкий выход толпу, они время от времени оттесняли кого-то в сторону, в глухой «мешок», и там быстро и ловко обыскивали. А иных толкали в большущую, то и дело открывавшуюся и закрывавшуюся вокзальную дверь.
Ну да, потертые сапоги, побитый чемоданчик, угольная пыль, вьевшаяся в мозоли, кепочка – все это хорошо. Но вот булки! Они, заразы, еще сохраняли запах доброго пшеничного хлеба! А заградотрядчики почти всех заставляли показывать ручную кладь, развязывать сидоры, мешки, раскрывать чемоданы. Часть вещей под крики и ругань хозяев отбирали. Брань не производила на красных стражников никакого впечатления. Кто-то попытался прорваться, бежать. Его догнали, избили, отобрали саквояж, он раскрылся, из него посыпалась мука.
Махно понял, что командуют заградотрядчиками двое китайцев и столько же, судя по выговору, латышей. Да, в Москве серьезный народ, подумал Махно. Эти промашек не дают и спуску тоже, не то что рязанские или пензенские. Да и документы его! Что им далекое и никому из них не ведомое украинское волостное Гуляйполе, председателем Совета которого он является. Да и нужно ли ему высвечивать свою фамилию? А что, если из Царицына по телеграфу сюда уже передали сведения о нем как о бежавшем из чекистской тюрьмы?.. Вот это переплет! То от полицейских и жандармов бегать приходилось, теперь вот от союзничков, большевичков. Дела!
– Шерстят, гады, – выругался двигающийся к выходу рядом с Нестором пожилой рабочий. У него было лицо пролетария-интеллигента, модельщика или лекальщика. – Приехали… латыши и эти… До того у нас посвободнее было.
– Оружие отбирают?
– Оружие, само собой. Харчи тоже. И вообще все, что приглянется.
Недалеко от выхода Нестор приостановился, и толпа стала обтекать его, как вода камень, но все же на его долю достались толчки и ругательства. Наконец он и вовсе выбрался на пустое место. Огляделся по сторонам. Но повсюду, куда ни падал его взгляд, был либо высокий деревянный забор, либо шеренги красноармейцев.
Постоял немного, размышляя.
Оттуда, от ворот, снова донеслась ругань, топот ног, выстрел.
Западня!
Неподалеку он увидел нескольких оборванцев. Сгрудившись, они во что-то играли или сосредоточенно и зло делили какую-то добычу, потому что периодически между ними возникала потасовка.
Нестор подошел к ним поближе, пригнулся и стал как бы одним из «детей революции». Но беспризорники сразу притихли. Рыжеволосый, конопушный пацаненок, скользнув опытным взглядом по фигуре Махно, по его чемоданчику, спросил:
– Че, дяха, на крючке сидишь?
– Вроде того.
– Оружию, что ль, таранишь?
– Какое оружие! Кум на выходе, а мне с им встречаться не в масть.
В этом маленьком, крепком человеке беспризорники приметили что-то близкое себе, уголовно-тюремное.
– Можно дотолковаться, – сказал рыжий, видимо, главный в этой компании. – Сармак будет?
– Это как водится.
– Пошли.
Двое схватили его чемодан, поволокли. Сделали с десяток шагов и вдруг исчезли, растворились. Нестор стал растерянно оглядываться по сторонам. Но их нигде не было.
Но вот у самых его ног, словно из-под земли, высунулась рыжая голова:
– Че ты? Сигай!
И только сейчас Нестор увидел под ногами кирпичную яму – черную, закопченную – для сброса из паровозных топок шлака. Яма была прямо под рельсами, от нее веяло теплом – видимо, совсем недавно ее освободили. От ямы тянулся узкий, тоже выложенный кирпичом туннель, предназначенный для выгребания шлака. Он выходил прямо на улицу.
– Через дорогу побыстрее! – предупредил рыжий. – Могут шмальнуть!
Перебежали незаметно. Нырнули в подворотню. Оттуда по лабиринту проходных дворов, где было темно, как в колодце, вышли на тихую, спокойную улицу. По ней шли люди, потертые и помятые, со злыми глазами, упрятанными под козырьки фуражек или поля старых шляп. Огонек семнадцатого года погас, иссякли восторги, кончился кумач для бантов и знамен.
Беспризорники поставили у ног Нестора чемодан.
– Че, дяха, думал, наверно, стырили уголок-то? Не… Мы зацепские пацаны. Зацепа и Щипок – верный дружок. Станция «Березай», дядя!
Нестор полез в карман штанов, извлек оттуда царский четвертной с Александром-миротворцем, отдал рыжему.
– А может, довесишь чего из чемодана?
– Сапожный инструмент! Шо тебе, коробку березовых гвоздей?
– А то я не чую, – усмехнулся беспризорник. – Ну и на том – в расчете… Поконали!
Подхватив чемодан, Нестор спросил у своих новых друзей:
