– Ладно, – решительно сказал Махно. – Я где-нибудь на вокзале…
– Да что ты! – замахал руками Сольский. – Нашел место! Там-то тебя сразу и сцапают!..
– Гм… А какие-нибудь документы у тебя есть? – спросил Шомпер.
– У него все есть! Я смотрел! Нам бы с тобой, Исак, такие бумаги! – восторженно подтвердил Сольский наличие у Нестора нужных документов. – Ну, я побежал. Совсем стемнело. Мои будут беспокоиться… Семья!
Шомпер разложил для Нестора на полу в качестве постели кипы газет «Анархия».
– Наша газета. Бумага, правда, плохая, зато спать на ней мягко. – Он провел ладонью по газетам, будто погладил домашнее животное. – К сожалению, плохо расходятся. Увы! Не дорос народ!
– Нам бы такую в Гуляйполе! – вздохнул Нестор, укладываясь.
– Зачем? Людей грамотных у вас мало.
– Делать газету – грамотеев у нас, и верно, мало. А читать бы – читали! Хоть по складам! Только давай!
– А сытно у вас? – спросил Исак.
Махно невесело улыбнулся:
– Если б не немцы, было бы сытно. Грабят. И паны тоже землю назад отбирают. Не было б этого, галушек, сала было б у нас несчетно.
Шомпер сглотнул слюну:
– Да… Новороссия! Хлебный край!
– Да не в том дело, шо Новороссия, а в том, шо мы свою республику сотворили. Анархическу, вольну! Земли вдоволь. Добро панское людям роздали. Голодных не стало… Люди в нас поверили, от шо главное!
– Хорошо, хорошо. – Шомпер потирал руки. – Анархическая вольная республика! – Взгляд его мечтательно устремился вверх. – И ты, стало быть, во главе?
Нестор помрачнел.
– Была республика. И я был во главе. Был… Да все как-то не так вышло. Не хотел я во главе. Думал, шоб все сообща, громадой, миром. На сознательности. А люди захотели, шоб я вожжом был, властвовал. Я хотел як все, а они… Эх! – Он махнул рукой и смолк, не желая рассказывать о личном.
– Не доросли еще! – пробормотал Шомпер, теребя бородку. – А быть вождем – тяжкая ноша. Ни семьи, ни угла, ни простого счастья. Христова доля, брат! Хотя и Христос не хотел быть вождем! Только учителем!
– Это анархическая наука так теперь толкует? – спросил Нестор с неожиданным интересом.
– Да нет! Это уже не наука! Это уже личные наблюдения, горькие выводы!..
Шомпер стал рассказывать о вожде мексиканских крестьян Панчо Вилье, который возглавил революцию, овладел столицей страны, добился Конституции, общего равенства и братства, но был постепенно отстранен от руководства и в свои сорок лет отправлен на «почетную пенсию», получил немалый земельный участок и пятьдесят человек охраны, которая заодно обрабатывала землю, образуя небольшую крестьянско-анархическую коммуну. Всего-то!
– Слыхав я про Панчо Вилью, – ответил Нестор. – Може, от того мексиканского участка дело дальше пойдет. Говорят, не успокоился этот Панчо, не пошел на пенсию. Воюет… Анархия победит, это точно!
Он чувствовал в далеком мексиканце собрата. Подбадривал сам себя..
– Кажется, не воюет, – вздохнул Шомпер. – Слухи разные доносятся, но все пошло не так, как хотел Панчо Вилья.
– Значит, в науке не все сошлось, – не то спросил, не то сказал Нестор. – А вы меня учили, учили… Я и в Москву приехал, шоб мне растолковали, як дальше жить! – неожиданно зло, словно требуя немедленного разъяснения, закричал он. – Ну и шо вы мне скажете, вожди российского анархизма? Шо? Если для вас теперь булка – счастье!
– Тихо! – прошипел Шомпер. – Услышат, что здесь кто-то ночует!
Он замахал руками: бестолковый, нескладный.
– Ладно, – примирительно сказал Махно. – Вы не растолкуете, сам разберусь! – И повернулся спиной к Шомперу, давая понять, что устал.
– А ты-то как?.. Женился – нет? – спросил Исак. – Помню, твоя такие письма тебе писала! Поддерживала!
Нестор не ответил.
– А я вот тоже, как видишь, на газетах, – тихо сказал Шомпер. – Моя Нина так ко мне и не вернулась. Ее пожарный теперь в больших чинах, улучшенные карточки получает… Н-да!
Не услышав ответа, он ушел в другую комнату, зашелестел там «Анархией»…
Глава тринадцатая
В Кремль Махно пошел через Спасские ворота. Здесь стояли двое часовых в красноармейских рубахах, синих шароварах, обмотках и ботинках, с винтовками. Подтянутые не по-русски, чистенькие. Нестор подумал: хорошо, что он у Зямы сменил пензенскую замазученную одежду на гуляйпольскую, в которой проехал пол-России.
Подойдя поближе к воротам, Нестор посмотрел наверх, спросил:
– В семнадцатом, помню, тут иконка висела?
– А зачем? Верящих уже нет.
– Шо? Всех повывели?
– Вот ты, для примера, верящий?
– Нет.
– Вот видишь! – покачал головой часовой. Говор у него был с сильным латышским акцентом. – Зачем же иконка?
Подошел какой-то штатский гражданин в кепке. Махно показал ему справку. Тот долго читал, поглядывая на Махно, будто сверяя его личность с фотографией. Хотя какая там фотография на справке 1918 года!
– Глава Гуляйпольского Совета депутатов… – Он кивнул, признавая важность должности. – А чего на месте-то не сидится?
– А ты езжай к нам! – нагло ответил Махно. – Там тебе немцы живо хорошее место определят. Высокое… На виселицу подвесят!
Пролетарское нахальство произвело хорошее впечатление на гражданина. Свой брат! Не какая-нибудь вшивая интеллигенция!
– Ладно, проходи, – разрешил проверявший документы. – Тебе во ВЦИК. Это в здании Судебных установлений. Найдешь?
– Москву нашел. Значит, и Судебные установления найду.
…Коридор здания бывших Судебных установлений был широк и длинен. Комнаты, комнаты… Махно открывал двери наугад. Там сидели люди, стучали «Ундервуды», шелестели бумаги, кто-то что-то кричал по телефону, надсаживая глотку.
– Мне насчет ордера! – обратился Махно к мужчине, сидящему к нему спиной. Мужчина был обрит наголо. Обернувшись, он чудесным образом оказался женщиной, в кофте с оборками и в пенсне.
– Вам на воблу? – строго спросила женщина мужским прокуренным голосом. – Астраханский поезд еще не пришел. Завтра! Но сначала будем отпускать красноармейским кухням…
– Мне на комнату ордер! – прошипел уже начавший выходить из себя Махно.
– Там! – Махнула рукой женщина, вновь повернувшись к нему спиной.
Махно заглянул в следующую комнату, громко прокричал:
– Ордер на комнату!
Взмахивая руками, его посылали дальше по коридору.
Нестор остановился, поняв, что следует кого-то поймать и, не отпуская, расспросить. Но все торопились, никто не обращал на него внимания. У каждого были свои важные неотложные дела, не имеющие отношения к нуждающемуся в помощи человеку.
