Нестор даже поперхнулся:
– С чего ты взял? Я местный.
– Местни так не едять, – тихо заметил фронтовик. – Грошей нема. И говорка друга.
Махно рассмеялся. Конечно, документы его говорили о пребывании в московском госпитале. Но в родных местах он хотел походить на местного селянина. Не получалось. Он посмотрел вслед половому: своими очками инвалид напоминал ему несколько неуклюжего, но сообразительного Лашкевича. Эх, хлопцы, изверги, братья по духу, где вы сейчас? Что с вами?.. А вот двух кровных, родных братьев уже нет. Загубили их германцы да паны. Горюй, не горюй, ничего не изменишь. Только кровь закрасит беду. Большая кровь.
На станции он долго ждал хоть какого-нибудь поезда, идущего в его края. Но поезда не было. Ни в ту, ни в другую сторону. В тупике стояли несколько вагонов, и из них выгружали свои нехитрые пожитки пообнищавшие господа. Махно быстро смекнул, в чем дело. Вдали виднелись роскошные дома, хоть и с побитой местами черепицей, с облупившимися стенами. Да, почуяв твердую немецкую руку, прежние хозяева возвращались домой.
На платформе слышались радостные возгласы, смех, оживленные разговоры. Лаяли комнатные собачки, издали неотличимые от кошек. Визжали дети. Господа, конечно, тоже пообтрепались за время изгнания, подобно их дачам и виллам. И все же они чувствовали себя именинниками.
Ладно, паны и панночки, радуйтесь до своего часа. Черный будет час! Дуже черный!
Чуть поодаль, у пакгауза, на длинной грузовой площадке-рампе суетились грузчики, среди которых были и германские пехотинцы в бескозырках с красной выпушкой. Под наблюдением офицеров они таскали в вагоны мешки. В лучах щедрого украинского солнца золотилась, плавала едва заметная мучная пыль. Судя по тому, что пыли было немного, в мешках была хорошая пшеничная мука, крупчатка. В другой вагон грузили мешки с сахаром. Еще дальше – ящики, должно быть, с маслом или салом или еще с чем-то…
Если они вот так повсюду грузят в вагоны украинское добро для отправки в Германию, скоро в «трахтiрах» и корчмах не будет ни пампушек, ни борща с салом. Нестор сплюнул под ноги, подавляя ненависть, которая могла толкнуть его на необдуманный поступок. Ладно, грузите! Посмотрим, не подавится ли Вильгельм нашим салом?
Вдали виднелись порожние вагоны. Они стояли в очереди к пакгаузам, видно, были подготовлены для погрузки…
Дня через два, после целого ряда пересадок, порядком намучившись, но поддерживаемый радостью возвращения, Нестор высадился на железнодорожном узле Чаплино, верстах в пятидесяти от Гуляйполя. Дальше ехать поездом было опасно: народу в вагоны набивалось много, кто-то мог опознать. Наверняка по Нестору «скучали» и полицейские чины, и стражники, и всякие другие служивые. Да и среди землячков-гречкосеев далеко не всем придется по нраву прибытие Нестора в волость.
На площади возле станции пахло угольной крошкой, и на зубах начинало скрипеть. Рядом находилась шахта, где добывали каменный уголек. Люди кучками осаждали возчиков, которых и здесь, в отличие от былых времен, не хватало. То ли селяне опасались, как бы новые власти не мобилизовали коней, то ли, «подзаняв» в панских усадьбах упряжки, не хотели до поры до времени их показывать.
Нестор высмотрел стоящую чуть в сторонке от других пароконную тачанку и направился к возчику, седоусому, не совсем еще старому дедку, который сидел на передке, зажмурив один глаз, как бы нежась на солнышке. Его тоже окружили селяне, но дедок не обращал на них никакого внимания.
Винтом протиснувшись сквозь толпу к самой упряжке, Нестор взял кнутовище, торчащее над бортиком, и постучал по тачанке, как в дверь. Старик направил внимательный, умный, с хитринкой глаз на Нестора, словно прицеливаясь. После бесконечно долгой паузы, во время которой окружившие тачанку селяне притихли, старик наконец сказал:
– Сидай!
Люди возмущенно загомонили, когда Нестор уселся на заднее, отполированное задами пассажиров сиденье тачанки.
– А чого – вин? За шо така честь – без очереди? Твой кум, чи шо?
– Не бачишь, шо солдатик – инвалид, – хладнокровно ответил возчик и спросил у Махно: – Угадав? Вы, пане, инвалид?
– Инвалид, – подтвердил Нестор.
– Все слыхали? Человек – инвалид, – зевнув, бросил в толпу хозяин упряжки и, взмахнув кнутом, неожиданно громко выкрикнул: – А ну, расступись, народ!
Люди неохотно расступились. Тачанка тронулась. Только теперь Махно увидел, что у его возчика обе ноги отняты выше колен. Обрубки он вставил в специально приспособленный ящик с бортами и прихватил привязными ремнями, чтобы было удобно сидеть. Руки у возчика, как обычно у безногих, явно были сильные, и закатанные рукава рубахи открывали, помимо выпуклых мышц, замысловатые узоры татуировки. Не спрашивая, дедок направил коней на Ново-Михайловский шлях. Этот шлях, описывая дугу, выводил к Гуляйполю.
Такая уверенность возчика не очень понравилась Нестору, но он промолчал. Решил: когда подъедут к Большой Михайловке, можно будет разобраться, что это за гусь без лапок.
Возчик по-прежнему не оборачивался, не расспрашивал, куда и как ехать. Кони прытко бежали по пыльному шляху: видно, застоялись. Интересно, кого поджидал инвалид?
– А чего ты, дед, вдруг меня выбрал? – спросил Нестор, прервав молчание.
– Та так… якось… – неопределенно хмыкнул возчик, вожжами поощряя сытых коней к быстрому бегу. – Поглядел, вроде хороший человек.
– Я тоже так про себя думаю. А другие не верят, – весело согласился Махно. И немного погодя снова спросил: – А скажи мне, дед, как же ты с конями без ног управляешься?
– Ничого хитрого. У мене з конякамы восемь ног та две руки. А бильше и не надо!
– И что с тобою случилось, земляк?
– То длинна песня.
– Ну-ну…
Ехали еще с полчаса. Возчик иногда искоса украдкой поглядывал на Нестора, делая вид, что присматривается к колесам. Вдали, на самом горизонте, поблескивал синей краской куполок сельской церквушки, гребенкой торчали тополя. Милый сердцу пейзаж.
– Може, подскажете, пане, як тепер до людей обращаться? – спросил возчик, и в тоне его звучала усмешка. – Господин, пан чи гражданин? Чи, може, ще як? Може, товарыш?
– Ты мне зубы не заговаривай, – вместо ответа сухо сказал Махно. – Что ты все меня розглядываешь, как парубок девку?
– Замитылы, – удовлетворенно ответил дедок. – Шо-то вашая личность мени наче як знакома. Вроде я вас уже десь бачив…
– Не, – качнул головой Махно. – Я с других краев… А чего ты, дед, как-то по-чудному едешь: то шляхом, то полевкамы, то стежкамы?
– Я думав, вам – в Гуляйполе. А тут, понимаешь, на кажной версте заставы. Патрули. И цяя… варта, кол ей в печинку. Случаеться, вартовых убивають. Оттого воны злющи, як осенни мухы… Неспокойни у нас края. Фулигане хтось. – Безногий ухмыльнулся, явно довольный своими бедовыми земляками.
