Нестор подходил к каждому. С кем здоровался за руку, кого обнимал…
А чуть позже все расселись в садочке под вишнями, и Нестор отчитался перед ними:
– А после Ленина, як получил документы та поддержку, пошел я до нашего батька, до вожака всемирной анархии Петра Лексеича Кропоткина.
– До самого? – в один голос ахнули Сашко Лепетченко и Григорий.
А Трохим, услышав, вынес из хаты портрет Кропоткина, приспособил его на вишневом стволе.
Нестор за эти годы научился ораторствовать. Он мастерски, где надо, повышал голос, делал длинные паузы, чтобы дать слушателям осмыслить сказанное. И все завороженно смотрели то на него, то на портрет Кропоткина, который, как добрый святой, обозревал и благословлял собравшихся.
– И что я вам скажу, браты мои, – понизив голос до доверительного шепота, говорил Нестор. – Шибко я боялся! Ну что я за человек для Кропоткина? Я же – о! – Рукой Махно достал землю. – А он – о! – Рука ушла вверх. – Все страны прошел. Книжок написал больше, чем я вареников съел… – И, приостановив пальцем смешок, закончил патетически: – Он приняв из рук самого Бакунина революционну саблю свободы!..
Солдатики бывшего Московского полка открыли рты. Об анархии они пока имели самое общее представление: делай что хочешь, горячая баба под боком, еды от пуза. И никто тебя не трогает – воля! А тут еще революционная сабля! Что оно такое? Может, как булава у гетмана?
– Человек он оказался необыкновенный, редкостной душевности, – продолжил Махно. – Чтоб не збрехать, часов пять беседовали. Самовар чая выпили… ведерный. Обо всем расспросил. Об каждом из вас, моих соратниках. Одобрыв! И сказав самое важное… Сказав: «Не могу вам, товарищ Махно, советовать, ехать вам сейчас на Украину чи ни. Бо сильно там опасно! Сами решайте. Но если поедете, то знайте: революция не терпит сентиментальности». Это, конечно, по-ученому. А по-нашому, по-простому, это значить, что надо сничтожать оккупантов, гетьманцев, панов и другую всяку сволоту под самый корень! Крови не бояться! Жизни не щадить! Ни вражей, ни своей!
Все более пронзительным становился взгляд Махно. Он и сам уже искренне поверил в то, что такая встреча произошла, и как бы заново переживал ее.
– А на крыльце, когда прощались, обнял он меня и сказал… – Нестор потупил голову, как бы не решаясь передать последние слова вождя. Вздохнул: – Даже неудобно пересказывать, но Петро Лексеич сказал на прощание: «Берегите себя, потому шо таких, как вы, людей мало. Вождем угнетенных станете!»
Он покачал головой, как бы не веря в эту оценку, и присел на лавку. Задумался. В наступившей тишине все смотрели теперь уже не на портрет Кропоткина, а на Нестора, на глазах которого еле заметно сверкнула слеза.
– Так что прикажете делать? – наконец спросил прапорщик Семёнов-Турский. Он, хоть и бывший офицер, был из «простых» интеллигентов. Военному делу обучен хорошо, а вот насчет политики – «не письменный».
Махно не сразу пришел в себя. Трудно было ему после воспоминаний о встрече с Кропоткиным перевести разговор в русло будничных дел.
– Организуем отряд. Большой. Може, в сотню, може, в тысячу человек, – мечтательно сказал он. – Но при командире будет только ядро. Остальни – тихо, до сигнала, сидят по своим хатам. По сигналу все собираемся. Бой! И расходимся!.. По селам пустим слух, что люди тут видали Махна. И там. И там… Пусть гоняются. Селяне будут держать для нас свежих коней. За все отблагодарим. Но главное: нам нужна форма. Офицерска, гетьманской варты, рядовых. Всякая… Скоро они нагонят в наш уезд этой варты – искать нас. А мы меж нимы, как щука меж водорослямы. – Его рука изобразила этот извилистый и быстрый путь. – Какие будут предложения?
– Вдарить по варте и снять з ных форму! – сказал Марко Левадный.
– Вдарим, но немного попозже. Потому шо нема у нас сейчас ни сил, ни оружия для настоящого боя, в лоб.
– У пана Резника четыре сына в офицерах гетьманской варты. На ночь приезжають додому. У их дома циеи одежи, як навозу! И охрана там – гетьманци, – сказал худой, как держак лопаты, селянин. – Тут недалечко. Верст сорок. В Осокорах…
– О! – обрадовался Нестор. – И панов пощекочем, и формой розживемся. Только ж операцию надо хорошенько продумать. Она должна быть с заковыкою. Хитрая…
По пыльной дороге ехал свадебный поезд. Гости, видимо, уже порядком подвыпившие, горланили песни. Здесь и Сашко Лепетченко, и Марко Левадный, и Григорий, и бывшие вояки Московского полка…
«Невеста» – Юрко Черниговский – был в нарядной юбке-плахте и в такой же цветастой кофте, на которую набросили белую кисею. Весь нарумяненный, с наведенными угольком бровями, усыпанный всякими травами и степными цветами, он сидел в тачанке в окружении дружков и «бояр». Через плечо у каждого – вышиванные рушники, в петлицах пиджаков свежие степные тюльпаны. Были в свадебном поезде и женщины, тоже наряженные, нарумяненные.
Пыль, гомон, гармошка, песни, смех….
В одной из бричек, которой правил бывший конюх пана Данилевского Степан, сидел Махно. Его тоже с трудом можно было узнать. В глубоко нахлобученной барашковой шапке, с козлиной бородой, с белыми бровями он казался совсем древним.
Нестор, который любил при случае блеснуть артистическими способностями и умением перевоплощаться, был, кажется, искренне рад веселью, словно настоящей свадьбе. На время он даже забыл, что последует за радостным оживлением.
Рядом с Нестором сидел Лашкевич, без портфеля. В руках он держал, по-видимому, икону: из-под рушников выглядывала только часть бороды и один глаз святого. Махно раздвинул рушники. С «иконы» на него глянуло лицо Кропоткина.
– У Трохима позычив, – объяснил Лашкевич.
– Молодец, – похвалил «булгахтера» Нестор. – Какая ж свадьба без иконы!
В небольшом хуторке, близ клуни расположился конный разъезд гетманской варты, подкрепленный полудюжиной австрийских «синих» гусар с карабинами и пулеметом в повозке. Гусары были очень красивы в своих доломанах с золотыми шнурами.
– Стий! – Немолодой усатый гетманский хорунжий с недовольством оглядел поезд.
Смолкла гармошка, оборвалась дробь бубна. Гусары потянулись к саблям.
«Невеста» незаметно полезла рукой под складки юбки, извлекла и поближе перепрятала револьвер.
Хорунжий отыскал взглядом самого старого и трезвого среди свадебных гостей – Махно. Подошел. Нестор отметил обновленную форму офицера гетманской армии, фуражку с незнакомой кокардой.
– Шо вы так не во время свадьбу справляете, диду! Серед лета! У нас, украинцев, принято осенью свадьбы справлять. А зараз же сама горяча работа в степу!
– Так девка наша… тое самое… хиба не понятно? – Голос Нестора прозвучал хрипло, по-старчески.
Офицер понимающе усмехнулся. Подкручивая ус, поглядел на «невесту».
– Ну и молодежь пишла! – укоризненно сказал он. – В церкву не ходять, старших не слухають! Не то шо в наше время!
