Хлопцы, увидев тяжело бегущего Фому, бросились помогать ему, поддерживать «Максим».
Впереди у них встали неясные тени. По силуэтам можно было понять, что это немцы. Грузнов на ходу стал стрелять, хлопцы бросили несколько гранат. Расчистили путь.
Фома с помощью махновцев догнал Грузнова, и теперь они потрусили рядом.
Подпрыгивая на огородных грядках, их обогнали две брички.
– Кидайте сюда свою имуществу! – предложил ездовый одной из бричек, Семка Каретников.
– Езжайте с Богом, – тяжело дыша, прохрипел Кожин.
Брички умчались вперед. Ездовые бросали в разные стороны гранаты. Коня в одной из бричек ранило. Он споткнулся, упал. Бричка перевернулась. Каретников, спрыгнув, поднял с земли два карабина, оставил бричку с раненой лошадью. Побежал к виднеющемуся впереди лесочку.
Кожин на миг задержался, дал веером две очереди. Стук станкового пулемета остановил противников. Видно, им показалось, что напоролись на уже подготовленную оборону.
Удался повстанцам этот кинжальный прорыв. Хотя и не без потерь. Приходили в себя уже в рощице. Пули свистели теперь только над головами, срезая листву. Да свет от ракет бегал среди деревьев, высвечивая и без того белые лица бойцов.
– Юрко, посчитай, сколько тут нас, – попросил Махно. – И где начальник штаба?
Семёнова-Турского принесли на руках. Когда взлетели очередные осветительные снаряды, стало ясно, что только что назначенный начштаба не жилец. Изо рта текла кровь. Рана на груди была заткнута тряпкой, подсунутой под рубаху.
– Ну что ж ты, Константин, – горестно произнес Нестор.
– Зацепило, – виновато сказал бывший прапорщик и слабо, через силу, улыбнулся. Лицо его ушло в темь до новой вспышки ракеты.
Он зацепил пальцем Нестора. Махно склонился к нему.
– Имей… в виду… – прошептал Семёнов-Турский. – Это… регулярная… все продумано… в лесок они… они неспроста дали уйти… Западня. – Он смолк, что-то забулькало в его горле. С трудом, сквозь клекот, он проталкивал слова: – За леском засады… Крепкие засады… не одолеть… Надо… надо…
– Что надо, Константин? – спросил Махно сорвавшимся голосом. Он наклонился совсем близко к лицу умирающего: – Что надо? Скажи!..
Снова вспыхнула ракета. Она взлетела словно для того, чтобы осветить запрокинутое лицо прапорщика. Белое и уже неподвижное.
– Эх! – вздохнул Махно и с силой ударил кулаком о ствол дерева, не зная, как выразить боль и злость. – Какого человека загубили, сволочи!.. – И закричал, обращаясь к хлопцам, собравшимся вокруг: – Настоящий анархист был! По природе!
– Заспокойся, Нестор! – Григорий обнял его и прошептал на ухо: – У тебя из ноги кровь текет.
– Так перетяни… Только шоб никто не видел, – успокаиваясь, тихо ответил Нестор.
Осветительные снаряды взлетали все реже, но направлены они были уже только к лесу. Они застывали на какое-то время в темном небе, будто подвешенные на ниточках фонари. Это было новое, еще неизвестное средство освещения, последнее достижение Первой мировой…
Махно прислонился к колесу брички, присел на траву. Он то ли размышлял, то ли все еще оплакивал прапорщика, не успевшего сказать последнее важное слово. Юрко наклонился к нему.
– Шестнадцать хлопцев из двадцати осталось, – доложил он.
Раздался треск, послышались громкие голоса. На полянку вышли Щусь, Калашник, Каретников, еще несколько человек. У Каретникова была перевязана голова так, что виднелся лишь один блестящий от возбуждения глаз.
– Сколько людей с боя вывел, Федос? – спросил Махно.
– Вроде четырнадцять… чи пятнадцять, – ответил Щусь тихо. Былого петушиного задора в нем не осталось ни на грош.
– А было?
Щусь промолчал.
– Пятьдесят три, – ответил за него Каретников.
– Многовато хлопцев загубил, Федос!
Морячок по-прежнему не отвечал.
– Шо думаете?
Молчали и хлопцы. Переминались с ноги на ногу.
– Тикать надо… – несмело предложил Калашник.
– Тикать… – повторил Нестор, как бы обдумывая эту мысль. – Тикать – не фокус. Если пропустят… Конечно, может, хто и уцелеет.
– Таке дело, – вдруг оживился Щусь. – Тут в лесу, я знаю, стоит старая землянка. Попробуем там держать оборону. Все ж таки лес…
– Оборону? – переспросил Махно. – А патронов у тебя много?.. На час боя, я знаю. А дальше шо?
Щусь не ответил.
– У нас с Грузновым по четыри диска, – сказал Сашко Лепетченко.
– На сколько хватит?
– Если серьезный бой… может… В диску, казав Грузнов, вроде сорок сим патронив. Надо у нього спытать. Вин там, отдыхае.
– Пускай отдыхае.
Помолчали. Махно вдруг поднялся:
– Ну от шо, хлопци. Готовьтесь!
– Шо, тикаем? – раздались голоса.
– Зачем же тикать? Атакуем… Федос прав, в это время германы и австрияки не воюют. Вон, только с одной пушки пуляют. Для видимости. Думають, шо нас разбили, а утром можно будет уже и добивать. Так шо, если ударить как следует по селу, ей-бо, они драпанут. Ну не ждуть они, шо мы снова на село пойдем. Да ще ночью. Думают, шо мы пересидим в лесочке, потом будем вырываться на Волчью, в плавни. Где-то там и засады крепкие поставили… И начштаба так думает.
– Так он же помер!
– В том и суть. Он и мертвый думает, а ты и живой, а соображаешь туго..
– С кем атаковать? У нас людей жменька, – буркнул Щусь. – А германов только в селе не меньше сотни.
Нестор не обратил внимания на слова Щуся. Вернее, сделал вид, что пропустил их мимо ушей. Спросил у окруживших его бойцов:
– Ну шо, хлопцы, будем тут, в лесочке, помирать, как старые собаки? Чи устроим им концерт?
– Це, Нестор, самовбывство, – уже громко сказал Щусь.
– Не хочешь с нами, сиди в своей землянке… Кто со мной?
– Я… я… я… – раздались голоса.
– Тогда пошлы! – Махно направился к лежащему на соломе Грузнову, тот, похоже, спал богатырским сном. – Вставай, Грузнов!
Пулеметчик не шевельнулся.
– Ну, вставай! Надо итти! – попробовал растолкать Грузнова Юрко и, растерянный, поднялся: – Нестор Иванович, он уже холодный… И кровь на животи…
Нестор склонился к Грузнову, взял его за руку. Но и без прощупывания пульса было ясно, что пулеметчик мертв.
– Героический человек… Терпел, молчал. – Он отыскал взглядом Щуся. – От такие у нас люди, Федос! А ты с ними в атаку боишься итти!
– Та я як все, – отозвался Щусь. – Пойду. Чего ж…
– Ну и ладно… Фома! Дай мне «Льюис» Грузнова.
