– Ну шо, чернильна душа, телеграмму отправишь? – спросил он у знакомого почтаря.
Тот смущенно шмыгнул носом и развел руками.
– Шо, немцы без телеграфа жили? – гневно спросил Махно.
– Та ни. Покы бой йшов, провода покралы, – жалобно доложил почтарь. – Свынець – он же в хозяйстви… чи там на грузила, чи гончарам…
– Так… – рассердился Махно. – Ты меня знаешь?
– Та ну як же… Махно… Нестор Ивановыч.
– Плохо ты меня знаешь. Если через два часа на столбах не будет висеть провод, вместо провода будешь висеть ты! Понял?
– Понять-то поняв, – чуть слышно ответил телеграфист. – А только де ж я його тепер найду?
– Постарайся! Даю тебе двух хлопцев с нагайками. – Махно оглянулся на своих подручных. – Они тебе, в случае чего, подмогнут!
…На официальных зданиях – на управе, театре, бывшем полицейском стане – уже появилась наглядная агитация. Флаги, транспаранты – белым по черному: «Власть рождает паразитов!», «Свободу всему миру трудящих!».
Сельский художник-самоучка Будченко, стоя на шаткой лесенке, дописывал третий лозунг: «Богачи – павуки, кулаки – кло…»
Нестор, возвращавшийся с телеграфа, с удовольствием оглядел художество деда Будченка.
– Слышь, дед! Красиво! – не удержался он. – От только после слова «клопы» припиши ще два – «Смерть кровососам!»
– Я красною краскою, – согласился дед Будченко. – Шоб як кровь!
– Молодец, дед! Соображаешь!
На пороге управы Нестора задержал Щусь:
– От этот майор до тебя рвався!
Нестор оглядел майора, гусарский наряд которого уже был порядком потрепан.
– В чем дело? – спросил холодно.
– Их габе айне биттен… Их габе айне биттен… – заговорил майор. – Их бин айн официр…
– Так. Ясно, шо офицер, – сказал Нестор и обернулся к сопровождающим. – Поищите этого нашего немца… як его…
– Кляйн? – подсказал Юрко.
– Во! Пусть разберется, шо эта немчура хочет.
Юрко нырнул в толпу и буквально через несколько мгновений привел невысокого крепенького паренька с фатоватыми усиками. Это и был Сашка Кляйн.
– Поговори с немцем, спроси, шо ему надо? – попросил Кляйна Махно. Обменявшись с офицером несколькими фразами, Кляйн объяснил:
– Майор говорит, что по законам войны у пленных офицеров не отбирают оружие. Он просит вернуть ему револьвер.
– Я не слыхав о таких законах, – сказал Махно. – К тому ж у нас тут не война, а наглая грабительска оккупация.
– Он просит… он просит… – замялся Кляйн, – …револьвер всего с одним патроном.
Нестор долго и внимательно рассматривал майора.
– Битте… Битте, герр коммандер!.. – догадавшись, что означает эта длинная пауза, вновь обратился к Нестору майор.
– Шо ж… его дело… – сказал Нестор и велел сопровождающему его Левадному: – Дай ему, Марко, свой револьвер… с одним патроном.
Марко извлек из-за пояса револьвер и, не мелочась на патроны, отдал его майору.
– Данке!.. Шённ… данке! – благодарно зашептал майор, и на его глаза навернулись слезы. Он прижал револьвер к груди, осмотрелся. Увидел безлюдное место между глухой стеной управы и акацией, направился туда.
Никто не последовал за ним. Молча проводили его взглядами.
Майор подошел к акации, прислонился к толстому стволу. Долго смотрел на площадь, на снующих по ней людей. Поднял взгляд выше, увидел крыши домов, летающих в небе голубей… Еще выше…
Какое огромное небо над этой дикой землей, населенной непонятными варварами, которые воюют не по правилам, расстреляв из пулеметов гусарский эскадрон, прекрасных, доверчивых юношей. Таким методам его не учили. А через час или два и остатки эскадрона, он не сомневался, будут расстреляны. Он не хотел видеть этого.
Огромное небо… Облака. Куда они плывут? Может быть, туда, к Нижней Саксонии, к родному Ганноверу, к волшебным долинам Везера и Лейне. Судьба забросила его на восток. После мясорубки на Западном фронте война здесь казалась отдыхом. Они радовались. Россия распалась и сдалась. Им предстояла легкая гарнизонная служба, поддержание порядка среди монголоидов.
Ах, лучше бы он воевал где-нибудь во Фландрии.
Сухо щелкнул выстрел. Небо зашаталось, закружилось и померкло…
Лишь на следующее утро Юрко Черниговский доложил, что связь с Екатеринославом налажена.
– Нагайка помогла? – спросил Махно.
– Та всыпалы… – усмехнулся Юрко. – Од души!
На почте Нестор медленно расхаживал по помещению, поглядывая на телеграфиста. Сочинял текст.
– Записуй! Катеринослав. Военному коменданту герру… шо там у них за герр?
– Герр генерал Шлиппе, – подсказал телеграфист.
– Ну, этому, значит, герру…
Хлопцы помирали со смеху от произношения Махно.
– Пиши дальше. Ультиматум! – Нестор наслаждался звучанием этого слова и повторил его еще раз: – Ультиматум!.. Я, батько Махно, объявляю Гуляйполе столицей анархической вольной республики. Карательную экспедицию направлять сюда не советую. Бо могу сильно рассердиться. Тем более шо уже вся губерния охвачена восстанием. Ваши потери будут огромными и бессмысленными… Записал? Ну быстрее, быстрее!.. Приказываю: освободить из тюрьмы анархистов и других революционеров. В случае невыполнения все взятые нами в плен немцы и австрийцы будут расстреляны! Подпись: командующий повстанческой Украинской анархической армией батько Махно! – Он повернулся к своим сопровождающим: – Ну как?
– Здорово, батько! Особенно насчет армии…
– А шо, разве не армия? Она ж теперь вырастает як на дрожжах!
Телеграфист уселся за аппарат, начал выстукивать телеграмму.
И ночью при свете трех ламп Махно и Лашкевич продолжили корпеть над бумагами. На стене кто-то уже успел развесить портреты анархистских «святых» – Кропоткина и Бакунина.
– Это шо, ще столько осталось? – спросил Махно.
Лашкевич щелкал на счетах. Перед ним лежала гора денег всевозможных цветов и оттенков: австрийские шиллинги, немецкие марки, «старые» и «новые» русские рубли…
– Пленным роздать, як ты приказав. – Лашкевич отгреб от себя большую горку денег. Юрко Черниговский тут же ссыпал их в большой мешок и отнес к платяному шкафу, который временно служил чем-то вроде сейфа. Лашкевич указал на оставшуюся гору денег: – И в армейской казне надо хоть трошкы держать. Чи яку конячку у селян купыть, чи ще шо… Не будем же грабить!
– Правильно понимаешь нашу политику, «булгахтер»! Трофеи – это одно, а за грабеж – расстрел.
От группы ожидающих своей очереди отделился пожилой темнолицый дядько с прокуренными усами, положил перед Нестором бумагу:
