– То, шо у Петлюры батько был извозчиком – это хорошо, – сказал он. – У меня батько тоже… Ну, не извозчиком… кучером служил. У богатых.
– Я ж и говорю – брат, – заявил Горобец.
– Ну, брат-то брат. У иного извозчика и пять, и десять лошадей… и так получается, шо я ему не совсем брат. И даже не родич.
– Это не важно! – сказал Суховерхий.
– Ну хорошо, – заявил Махно, буравя взгядом то одного, то другого собеседника. – А какие у вашего правительства планы насчет буржуазии? Богатеев? Панов, у которых по сотне тысяч десятин земли, а то и больше?
Суховерхий от волнения даже вскочил, стал нервно протирать пенсне, и стало понятно, что при всей своей грозной «броневой» форме он прежде всего доцент, филолог.
– Да ведь это будет народна социальна республика, – объяснил он. – Мы все будем братьями! Потом все уровняем. И всех.
– «Бо старшины з намы, з намы козакамы…» – вдруг запел атаман.
– Стоп! – крикнул ему генеральный хорунжий и вновь обратился к Махно: – Неужели непонятно? Богач будет делиться с бедным. И все мы будем одним народом, братским. Батрак будет сидеть за одним столом с владельцем имения, учиться за его счет, лечиться… Мы их убедим, господ! Только не надо спешить, не разрушить бы экономику! – Видя, что Махно не очень убеждают его доводы, Суховерхий еще больше распалялся. Расстегнул свою кожанку, открыв расшитую рубаху. – Мы все находимся в одной экономической упряжке, бедные и богатые! – взволнованно говорил он. – Мы должны найти общий язык, если не хотим гражданской войны… Пусть в России бьют друг друга… их дело… Экономика – такая вещь, что ее насиловать никак нельзя. Вот последние произведения Винниченко… Так вы ничего его не читали?
– Нет.
– Жаль. Владимир Киррилович сам с Херсонщины, знает жизнь наших селян. Обязательно прочтите его «Голытьбу»! И еще «Заветы батьков»… Это Панас Мирный наших дней…
Махно кивнул. В самом деле, надо будет почитать. Хотел и сам рассказать им, как страдал за селянскую голытьбу, как делил землю, выгонял панов, устраивал коммуны, но увидел их сытые лоснящиеся лица, стол, заваленный спиртным и закусками, и понял: не поймут. Или не поверят. Решат, что хвастается.
Писателей он уважал с тех пор, как познакомился с сочинениями Лермонтова. Но все же… написать про Вадима – это одно, а быть им – другое. Это не кровь на листе бумаги. Это кровь живая, горячая – своя и врагов. То же и с «голытьбой». Сочувствие бедноте – дело святое, но одарить неимущих землей – еще святее.
– Я вам тоже рекомендовал бы одну книжечку прочитать. Хорошо прочищает мозги. И на всяки разные думки наводит, – сказал Махно.
– Чью же?
– Лермонтова. «Вадим» называеться.
– Москаль? – поднял на Нестора тяжелый хмельной взгляд главный атаман Запорожского коша Горобець. – Москалив мы пока не вывчаем. Потом будем. Колы резать их пидем.
– Стоп! – гневно пресек откровения Горобца Суховерхий и пояснил: – Пан атаман больше дружит с саблей. На книжки пока нет времени.
– Ну раз уж заговорили о москалях, – сказал Махно. – Как вообще с Россией? Шо с ней делать?
– Россия – великая страна, – немного подумав, ответил генеральный. – Но она же – главный враг Украины. Никто так не был для нас вреден, как Москва. Даже исторически. Ни татары, ни поляки, ни литовцы. Это надо понять раз и навсегда. Надеюсь, вы хоть знаете, как наш Тарас Григорьевич отзывался о москалях?
– Шевченка всего прочитал, – кивнул Нестор. – «Кохайтеся, чорнобрыви, та не з москалямы, бо москали – чужи люде, роблять лыхо з вамы…»
– Вот, истинно! – обрадовался Суховерхий. – Катерина – символ страдающей и доверчивой Украины. Шевченко это хорошо понимал.
– И по-братски относился к русским, которые ему много помогали! И «Катерину», если не ошибаюсь, он посвятил русскому поэту Жуковскому, который вместе с художником Брюлловым выкупил его из крепостных.
– Гм… – Генеральный хорунжий с интересом посмотрел на Махно, вначале показавшегося ему сереньким, неразвитым мужичком, которого непредсказуемые повороты революции возвысили на миг на высоту «батьки». – Гм… Это эпизоды личной жизни. Мы же говорим о политике. С точки зрения политики Россия – наш вечный антагонист.
– А как же тогда быть с теми миллионами украинцев, шо живут в России и считают ее своей Родиной? – спросил Махно, испытывая уже некоторое раздражение. – Вот говорят, и на Дальнем Востоке – на три четверти переселенцы с Украины. А на Украине шо, мало русских? Особенно в Новороссии.
– Новороссия – это атавистическое понятие, – сухо возразил генеральный. – Оно было введено для раздела Украины. Но мы, украинцы, должны быть особо чувствительны к таким вещам.
– Та шо тут довго балакать! – неожиданно выкрикнул атаман Горобець, подливая себе горилки. – Быть их надо! Ну, москалив! И ще ляхив! Те тоже…
Суховерхий строго зыркнул в сторону атамана, но ничего не сказал. Продолжил:
– Конечно, необходима дипломатия. Все же Россия – крепкий сосед, – как бы поправил приятеля Суховерхий. – И любое ее ослабление мы должны воспринимать как победу Украины. Мы наконец должны сделать выводы из истории. Тем более история сейчас повернулась к нам лицом, поставив во главе России извергов-большевиков. И они в конце концов разрушат все, что досталось им в наследство от великой империи. Украина не должна упустить свой шанс!
– Вот мы и вернулись к вопросу, который я вам вначале задал. Шо нам делать с Россией? Как нам с ней жить? – в упор глядя на Суховерхого, вновь спросил Нестор. – Соседи все ж! И язык почти шо родственный.
– Вопрос, я бы сказал, не простой, – начал было Суховерхий. – Но, с другой стороны…
– Так вы это… вы пока сами разберитесь, а потом уже и мне, неучу, растолкуете. Пока я вас не понимаю. А може, и вы… ну, як бы это… не до конца все продумали… – Нестор решительно встал: – Великодушно меня простите, но вынужден вас покинуть. Я так, знаете, спешил до вас, шо забыл погасить в хате лампу. Боюсь, як бы хата не сгорела…
– Но как же? – растерялся Суховерхий. – Мы же должны до чего-то договориться…
– А стременну чарку? – тяжело поднялся атаман. – Як же так?
– Потом… другим разом… когда-нибудь, – обоим сразу ответил Махно.
Провожая взглядом уходящего Нестора, Суховерхий тихо сказал:
– Хитрая сволочь!
Возвращаясь в Гуляйполе, долго ехали молча. Когда скрылись вдали строения станции, Каретников первым прервал длительное молчание:
– Ну шо, батько? – спросил он.
– Предлагали атаманом. Под их булаву.
– А ты шо?
– Сказал: подумаю… Бумажные люды. Доценты какие-то… Но оружие у них есть!
Подумав еще, Махно спросил у Черниговского:
– Юрко! Ты у пана работал?
– А як же! Ще хлопчиком… На дверях стояв, казачком.
