– Берданка.
– И мого Петра! – кричала другая. – У нього шабля, а ружжо добуде.
– Люди нам нужни будуть, – подсказал Лашкевич. – Город велыкый…
– Главное, богатый, – усмехнулся Махно. – Они ж на грабеж рассчитывают. – И повернулся к бабам, бегущим рядом с тачанкой и все еще ждущим ответа: – Ладно. Пусть идуть. Но если грабить будут, расстреляю!..
– Спасыби, батько. Мий не буде. Хиба шось в карман визьме. Маленьке!
Далеко по степи растянулись вереница людей и повозок. Первый большой поход Махно…
Еще задолго до рассвета почти тысячное войско остановилось близ Игрени.
Батько молча ходил вдоль стоявших в ряд на дороге телег. Никто не понимал, почему остановились, тихо переговаривались между собой, гадали.
– Батько диспозицию продумуе, – прошелестело по телегам. Мудреное слово успокаивало. Внушало уважение. С диспозицией-то уж точно победим!
На самом же деле Нестор ждал Кляйна, которого накануне отправил в Екатеринослав на разведку. Тот уже должен был его здесь ждать. Но его не было, и это нервировало батьку. Он верил в народную примету: если что в начале не заладится, не жди в конце удачи.
Махно впервые командовал такой армией, собранной с миру по нитке. Не все были хорошо обучены. Хромала дисциплина. Понимал: не надо бы пока идти на Катеринослав. Большой город, около двухсот пятидесяти тысяч жителей. Не брал он еще такие города. Не было опыта…
Бывший приказчик появился почти вовремя, опоздание на какой-то час в таком деле вполне простительно. В форме австрийского цугфюрера, в сопровождении еще одного махновца, Кляйн бесшумно возник из темноты, словно проявился на фотографической пластинке.
– Ну, докладай! – с ходу попросил Нестор. Его тяготило бездействие, волновала неопределенность.
– С железнодорожниками в Нижнеднепровске договорено. Хлопцев перевезут. В пять утра рабочу смену в город повезут. С ними.
– Шо в городе? – спросил Махно.
Кляйн рассказал о том, в чем за короткое время смог сам разобраться. В городе еще держались оккупанты, не успевшие покинуть Украину из-за нехватки транспорта. Они скучились в одном районе, никого не трогали, ни во что не вмешивались, однако бешено сопротивлялись, если возникала угроза их жизни. В нижней части города формировался какой-то офицерский корпус. По слухам, деникинцы. Но их пока было мало, и никакой опасности они не представляли. Гнездышками, как птицы на большом дереве, обосновались большевистские группы. У заводов и промышленных кварталов начеку стояли «рабочие дружины», неплохо вооруженные, подчиняющиеся профсоюзам.
И при всем этом в городе как бы властвовали петлюровцы, которые, однако, ни один из своих приказов не смогли провести в жизнь. Разве что из учреждений изгнали служащих, плохо говоривших на украинском языке. Поскольку город был в основном русскоязычный, то учрежденческая жизнь до поры до времени замерла.
Рабочие дружины и большевики были готовы вышибить Петлюру. Надеялись на помощь Нестора.
– А бронепоезд? Бронепоезд этого, мать его, генерал-хорунжего не стоит там, у моста? – вспомнил вдруг Махно.
– В городе его нет, это точно, – улыбнулся Кляйн, сверкнув в темноте зубами. – В городе он был бы как коняка в церкви.
У Махно отлегло от сердца. Бронепоезда он побаивался. А если бы он стоял у моста, пришлось бы бесславно сворачивать поход…
К рассвету они уже были у Днепра. Впереди был длиннейший мост, за ним тусклыми огоньками мерцал большой город. Река еще не стала, по темной воде плыли огромные льдины, поднимался пар. Но забереги уже застыли. Реку вот-вот скует мороз…
Темно, только фонари тускло светились на станции в Нижнеднепровске. Отсюда, как положено, на рассвете отправлялись в город несколько «рабочих поездов». Теплушки, покрикиванье «овечек», простуженные сиплые гудки. Серо, тускло.
– Первый поезд! – разнесся в сыром воздухе голос дежурного. – Приготовиться к отправлению!
Рабочие стояли в товарном вагоне, облокотясь о перегораживающий широкую дверь брус.
А с тыльной стороны в вагоны забирались махновцы. С винтовками, ручными «Льюисами», Фома Кожин со своими подручными даже втащил «Льюис»…
Народу в вагонах – не продохнуть. Многие махновцы присели на пол. Тыльные двери закрылись.
Дежурный ударил в колокол. «Овечка», тяжело вздохнув, тронулась, потянула состав к мосту. Медленно въехала на мост. Здесь располагался первый петлюровский пост – впускной.
Паровоз замедлил ход, остановился возле дощатой будки. Здесь стояли человек пять-шесть петлюровцев в папахах со шлыками и в жупанах. Два фонаря высвечивали французский пулемет «гочкис», установленный на деревянном помосте, и двух пулеметчиков.
Кто-то из рабочих бросил вниз цыгарку. Она летела, роняя искры.
– Не курыть на мосту! – сердито выкрикнул петлюровский бунчужный.
– Це ты, Григорий? – спросил рабочий. – Здорово!
– Здоров, Петро! – подобревшим голосом отозвался бунчужный. – Никого не забулы? Нихто не проспав?
– Все на месте… Така вже наша жисть заводська! В тры вставай, в десять вертайся. Жинку только рукою помацаю, та й сплю.
Петлюровцы ответили хохотом.
– Рука, це не те, шо баби треба! Позовы – поможем!
Снова рассмеялись.
– Шо они за базар розвели! – сердился зажатый в тесной массе тел Щусь.
– Терпи, – прошипел ему Махно.
– Вси свои? – спросил бунчужный.
– А якый дурак в таке время в город поедет! – ответил Петро. – Открывай семафор, Григорий!
Один из петлюровцев помахал фонарем, и на дальнем конце моста, на выпускном посту, загорелся зеленый огонек. Поезд набрал ход. Уже совсем рассвело, и внизу был хорошо виден могучий ледоход…
Пулеметчики на первом посту, глядя на проплывающие мимо них вагоны, получше укутывались в полушубки. В фермах моста посвистывал декабрьский ветер.
– Хорошо им там, в вагонах. Затишно! – завистливо вздохнул один из них.
А поезд двигался над покрытой льдом рекой, и, несмотря на стук колес, было слышно, как с глухим шорохом и треском ломались, наезжая одна на другую, огромные льдины. Кое-где они уже смерзлись. Ворча, неохотно, река останавливалась…
В паровозной будке, помимо машиниста и кочегара, находился и Трохим Бойко.
– Ты мне так подгадай, шоб третий вагон аккурат став супротив тех пулеметив, – высмотрев вдали приближающийся петлюровский пост и пулеметное гнездо на нем, попросил Трохим машиниста.
– Не сумлевайся.
Пост приближался… Вот уже паровоз сравнялся с постом, где в рассветной дымке горели фонари. Слева на небольшом возвышении стояли два пулемета. Рядом с паровозом возник петлюровский унтер с фонарем в руках, детская кисточка на шлыке его папахи нелепо болталась на спине.
