– С какого села? – спросил Махно, подозревая, что так преобразились его бойцы.
– Ты че, дяха! Че ты прикинул, ше я с села? – дерзко спросил один из задержанных, характерно, по-блатному шепелявя. – И где ты меня мог видеть в селе? Че я там за…
Тут он тяжко ухнул, проглатывая слово. Это один из махновцев наградил его тычком приклада по хребту.
– Не выкаблучивайся! Отвечай батьке Махно як попу на исповеди! – с обидой за своего кумира крикнул в лицо дерзкому блатарю Юрко.
– Да мы че? – обиженно произнес блатной. – Раз это, я дико извиняюсь, батька Махно, то мы… это… просим пардону. По роковой ошибке куда-то не туда ввинтились.
– Вас не для того из тюрьмы выпустили, чтоб грабить, – мрачно процедил Махно. – Вам волю дали… Волю!..
Между тем Юрко извлек из карманов задержанных золотые украшения, цепочки, мраморных слоников, часы…
– Може, вы нас назад в тюрьму доставите? – дергался другой блатарь и, обрывая на своем пальто пуговицы, закричал: – Мало нас царизм дыбил! Мало нас жандармы трюмили!..
– В тюрьму захотел? – недобро усмехнулся Махно. – Тюрьмы больше не будет!
– Оны, батько, хотели снасильничать в той квартири, – сказал Юрко. – И матир, и дочку…
– А че? – спросил дерзкий. – Ну… намаялись без женского присутствия, как кобели на цепи… А насчет грабежу, так мы слыхали, и ты, батька, по этому делу прохвессор! Шо ж ты тянешь на нас? Мы, просю пардону, родня!..
И вот тут Махно вышел из себя. Молниеносно выхватил из кобуры свой «уэбли» и разрядил его, не особенно целясь, в троих по очереди. Двое упали замертво, а третий, шатаясь, остался на ногах. Потом опустился на колени…
Десятки лиц, прильнувших к окнам, тотчас исчезли будто ветром сдуло.
– Добейте, – приказал Махно, повернулся и пошел дальше.
Улица была пуста. Какой-то юноша-очкарик высунулся из окна второго этажа. Его пытались оттащить в глубь комнаты, но он цеплялся за подоконник.
– Палачи! – кричал юноша. – Людей убиваете, как скотину на бойне!..
– Дай, батько, я на него патрон срасходую, – сказал мрачный махновец. – Шашкой не достать!
Он снял с плеча «винт», но Махно отвел ствол в сторону:
– Не надо! Дурной пацан! А славы на весь город…
Кто-то из домашних заткнул очкарику рот, его оттащили в глубь комнаты. Закрыли окно.
– Обидно, батько! – проворчал махновец. – Хто-то грабыть – нас ругають. Наказуем грабытелив – опять же на нас… Клятый город!
Послышался цокот лошадиных копыт, фырчание автомобильного мотора. Группа конных махновцев сопровождала автомобиль, в котором гордо восседал Тимош Лашкевич с помощником. Автомобиль был забит саквояжами, банковскими мешками, чемоданами. Позади автомобиля вился, подхваченный морозным ветерком, шлейф сизого дыма.
– Батько! – окликнул Нестора Лашкевич, как только автомобиль притормозил. – Почистили банки, ломбард. И кассы в магазинах тоже. На складах кой-шо найшлы… Грошей, батько, и за три дня не пересчитать. Не скоро очухается буржуазия! Ксплуататоры!
– Вези на станцию, загружай в вагон. И жди там. – Тревожные предчувствия мучили Нестора. У отцов анархизма ничего не было сказано о том, как вести себя в захваченных городах.
У магазина с шикарной вывеской «Дамское белье г-жи Мирулевой и г-на Дитц, а также шароварные юбки для дам-велосипедисток. Парижский шик» Нестор услышал веселый смех, гомон. На витринах жалюзи опущены, кокетливая маркиза над окнами порвана, но двери были настежь открыты, и смех доносился явно оттуда.
Нестор с сопровождавшими его хлопцами вошел внутрь. Еще издали увидел какую-то женщину, обвешанную оружием, и нескольких тоже весьма хорошо снабженных винтовками, револьверами, гранатами и шашками мужчин.
Гомон и смех смолкли. Обе группы настороженно смотрели друг на друга.
– Маруська! Никифорова! – удивленно воскликнул Махно. Он узнал в женщине предводительницу хорошо известного анархического отряда, который в свое время Маруська сформировала в Александровске, хотя бродила со своими хлопцами по всей правобережной Таврии – от Одессы до Александровска. Даже сами селяне Маруськин отряд иначе как бандой или шайкой не называли – за безудержные грабежи и жестокость.
– Нестор? – Круглолицая, миловидная, с крепкой и стройной фигурой, Маруська обняла Нестора. Он чуть отстранился, понимая, что рядом с Маруськой выглядит подростком.
– Ты чего тут? – спросил Нестор.
– Так дамский же магазин!
У нее были смеющиеся и лукавые желто-карие глаза, в которых никак не отражалась суть этой отчаянно смелой, наглой и свирепой дочери русской революции.
– Я не о том. Як ты тут, в Катеринослави, очутилась? – Встреча с Марусей была для Нестора приятным сюрпризом. – Ты ж где-то на Херсонщине была!
– Як узнала, шо Махно Катеринослав берет, так и решила: надо подсобить боевому товарищу! Од Никополя до Катеринослава – меньше чем за сутки…
– По магазинам… помогаешь!
– Не будь свекрухой, Нестор! – улыбнулась Маруся. – Слабость у меня до дамского белья! – Схватив Махно за руку, она буквально подтащила его к стопке отобранного ею белья. – От такие штанишки, як пушок легкие… А эти… Какую ж красоту придумали люди для нас, для баб! Я б хочь сейчас одела, та неудобно – одни мужики, – с неожиданной стеснительностью произнесла она.
– Ой, расстреляю я тебе, Маруська, за грабеж! – пригрозил, хмурясь, Махно. – Приказ мой читала?
– А как же! Но в нем ничего не сказано про дамске белье для анархисток! – засмеялась Маруся. – Та и какой же это грабеж? Так, дамский интерес!
Хохотали махновцы. Хлопцы из банды Маруси тоже.
И тут смеющиеся красивые глаза Никифоровой вдруг превратились в две узенькие щелочки, наполненные гневом. Та еще бабонька!
Она небрежно бросила вещи, которые держала в руках, в общую кучу:
– Выносьте, хлопцы! Та не попачкайте! – скомандовала она своим подчиненным и перевела взгляд на Нестора: – Слухай, Нестор! Ты, конечно, батько и страдалец за народ! Но шо ты знаешь про бабскую долю революционерки? Шо ты знаешь про красиву дивчинку, шо в шестнадцать годов попадает в руки тюремщиков? Шо ты знаешь про мою жизнь? Шо я бандитка? Да! И от я, бандитка, – она ударила себя в пышную, оттопыривающую меховой жакет грудь, – до двадцати пяти вообще не знала, шо такое белье. Не какое-то там красивое, кружевное, а обыкновенное. Хоть бы бабские штаны тепли… на зиму! Потому шо про кусок хлеба думала не только для себя, а и для меньших своих братов и сестер. Экономила на всем. Даже по заграницам жила без штанов. Просила, да! Дождешься у них, как же! Пять су – на булочку. А англичане, немцы, думаешь, щедрее?
Нестор с удовольствем отметил для себя, что Маруська не только грозная террористка, но и прекрасная, пламенная «ораторша». Отчаянно смелая в своей откровенности и потому понятная, вызывающая интерес и симпатию.
