– Не перебежишь. Там железнодорожники паровоз поставили, на тендере два пулемета… Не хотять никого пропускать! – сказал Глыба.
– На лед пошли, батько! – предложил кто-то из черногвардейцев.
– На лед – то смерть! – отозвался Глыба.
– Значить, с боем будем из этой западни вырываться! – решил Нестор.
– Не пори горячку! – остановил его Глыба. – Погоди малость, попробую с дружиной потолковать. Там есть и наши хлопцы…
Дрезина укатила. А толпа махновцев на вокзале все росла. Нестор увидел своих братьев Григория и Савву, Каретникова, Калашника, Лепетченка. Кто-то конный, кто-то пеший. Подъехали повозки, где лежали один на другом раненые.
Махно хотел было спросить у Калашника про тюрьму, но только махнул рукой. Обернулся к стоящим за спиной командирам:
– Сколько ж нас тут?
– Та десь за триста, – ответил Лашкевич.
– А было больше тысячи…
– Те, шо присталы до нас, шоб чем-то поживыться, не придуть, – заявил Григорий. – У них клунки, бояться, шо отберешь… Мабуть, по льоду пидуть.
– Дурни пустоголовые! – нахмурился Махно, нервно поглядел на часы. Затем решительно обратился к Щусю: – Строй народ!
Тот сорвался, побежал вдоль перрона, разгоряченный, в тельняшке под распахнутой «венгеркой». На наплечном ремне он придерживал связку гранат.
– По шестеро в шеренгу… И поскорее!.. Конные – вперед, будете атаковать!
– Сдурел, Федос? – вскочив на коня, спросил Каретников. – Ты ж чув, там паровоз з пулеметами? Шо я, конями на тендер заскочу?
– Это война, Семен! – на ходу ответил Щусь. – Жить захочешь, заскочишь!
Разорвалась еще одна шрапнель. И еще. Совсем близко. Кто-то из бойцов упал с коня.
Наконец вернулась дрезина с Глыбой.
– Договорывся! – крикнул Глыба. – Дуйте по мосту!
Все увидели, как на дальнем конце моста возникло облачко пара, раздался сиплый, словно отсыревший свисток, и паровоз укатил.
– Пошли! – приказал Махно.
Перрон опустел. Махновцы бежали через мост. Пешие держались за стремена конных. Тронулись телеги с ранеными.
Снаряд разорвался на откосе, совсем неподалеку от путей. Осколки ударили в фермы моста…
– Ты с нами, артиллерист? – спросил Махно у бегущего рядом Тимошенко.
– А куда мне теперь? – тяжело дыша, ответил сотник. – Только какой я артиллерист? Без пушек!
– Будут пушки!.. – оскалил зубы Нестор то ли в улыбке, то ли в приступе ярости. – Были б кости… мясо нарастет…
Они бежали уже по настилу моста. Внизу был виден вздыбленный после недавнего ледостава Днепр. Синеватое, припорошенное легким снежком пространство. Снежная крупка секла лица…
Тяжело топотали по доскам сапоги. Стучали копыта. Скрипели колеса телег.
Бегство…
Наконец Екатеринослав остался где-то за Днепром. Они остановились, едва он скрылся за пригорком. Развели костры. Кто-то из махновцев, не дожидаясь, когда разгорится костер, стал подвязывать бечевкой прохудившийся сапог.
– О! С добром возвертаюсь! – показал махновец подлеченный с помощью веревки сапог.
– Скажи спасибо, шо живой, – ответил ему приятель.
– Спалыть бы той город! – раздувая еле тлеющий огонек, сердито буркнул Микола-артиллерист. – Степ – це наше!
Со стороны оставленного города слышалась стрельба. Раздавались короткие, экономные очереди станкачей, сухо трещали винтовочные выстрелы.
Нестор сел на коня, за ним поскакал и Юрко. Они исчезли в белой пелене…
Передовые части «сичевых стрельцов», иначе «синежупанников», вышли на крутой берег Екатеринослава, откуда был хорошо виден Днепр до дальнего берега. Это были лучшие, самые дисциплинированные и обученные части в разномастном, наспех собранном стотысячном войске Петлюры. С ножа кормленные, обутые-одетые, с германским вооружением или же с лучшим российским, «одолженным» на старых румынских складах. В синих жупанах (кожушках) или в синих свитках, в синих шароварах с фатоватым напуском на сапоги, в белых папахах с синими же шлыками, на их концах вместо кокетливых кисточек – желто-синие эмблемы Украинской Народной Республики.
Лучшие стрелки, лучшие пулеметчики вышли на днепровский откос, расставили пулеметы, винтовки…
Полковник Самокиш встал на коне на откосе, как памятник самому себе. И руку с висящей на ней нагайкой протянул, указывая на Днепр. Повинуясь жесту полковника, стрельцы уставились на лед.
А там, внизу, сползали с берега на лед и пробирались по нему сотни людей. Они осторожно прощупывали непрочный еще ледок, обходили вздыбленные торосы, оставшиеся от ледостава. У каждого была нелегкая ноша: мешки, торбы, ящики, чемоданы…
Рядом, друг подле друга, ползли гуляйпольские хлопцы— Василь и Петро. У обоих – по два увесистых клунка.
– У тебе шо? – спросил Василь.
– Матери на кофту, братам на штаны. Ложкы, вылкы, таке-сяке… Но чижоле!
– Своя ноша не тяне. Я самовар надыбав, такый, як у нашого пана. Блыщить, як дзеркало, – похвастался Петро.
Затрещал под Петром лед. Он откатился в сторону. И снова, толкая перед собой клунки, стал продвигаться вперед. Они отползли уже далеко от берега…
На льду виднелось много черненьких фигурок. Это были махновцы. У каждого либо на спине, либо перед собой был чемодан или мешок, а то и два, набитые ценными екатеринославскими «гостинцами»… Домой! В село! То-то порадуются родичи обновкам из губернского города!
…Самокиш презрительно усмехнулся. Сам он был из запорожских казаков, хорошего атаманского рода. И по льду тоже ползли потомки тех же сичевиков. Но – война! За Украину!
– А ну, хлопцы! – крикнул полковник во всю мощь хорошо промытой глотки. – Покажить грабижныкам, шо таке сичови стрильци! И шоб ни одна пуля мимо!..
А черных фигурок на льду было все больше и больше. И по взмаху полковничьей плети берег открыл огонь. То одна, то другая фигурка замирала. Некоторые бросали клунки и начинали заячий бег к спасительному, очень еще далекому берегу. Под иными лед проламывался, и они почти без крика уходили под воду.
Под Петром лед вновь затрещал. Он попытался повторить свой маневр: откатиться. Но льдины неожиданно раздвинулись, и он оказался в полынье. Схватился за край льдины.
– Васыль, – позвал он. – Выручай!
– Як?
– Протяны шо-небудь!
Но куски тонкого еще льда под руками Петра обламывались. И он, невольно расширяя полынью, продвигался к Василю.
Василь понял, что еще несколько мгновений, и он окажется рядом с Петром, в той же полынье. И он вскочил, побежал от него…
Петро провожал его недоуменным и испуганным взглядом. Поняв, что надеяться больше не на кого и не на что, он отнял руки от льдины и тихо ушел под воду. Льдины тут же сомкнулись над его головой…
