Чехарда! Было от чего закружиться голове человека, проживавшего на Украине. Методы большевиков были топорными. Но топор – вещь убедительная, особенно в сочетании с плахой. 24 января Рада провозгласила независимость, а 26-го Киев уже был занят войсками так называемого Южного (красного) фронта, наступавшего от Одессы. Эсеровская Рада успела удрать в Житомир, а потом, от греха подальше, в затерявшееся в лесах местечко Сарны.
Главнокомандующим Южным фронтом (по крайней мере, он сам так себя называл) был… эсер, некто Михайло Муравьев, бывший подполковник, который всячески подчеркивал, что происходит из простых нижегородских крестьян. Двадцать лет назад он «с успехами» закончил юнкерское училище, неплохо воевал на Русско-японской и на Великой войне, был отмечен наградами. В октябре семнадцатого он предложил свои услуги большевикам, был назначен начальником обороны Петрограда и командовал войсками, подавившими жалкий «мятеж» Керенского и Краснова, скорее пропагандистское изобретение, чем реальное военное выступление.
Услуги и «военный талант» Муравьева большевики оценили высоко. Через два месяца бывший подполковник уже командовал фронтом: правда, на бумаге этого фронта еще не существовало. Загадка: фронт де-факто, не де-юре.
Трудно сказать, каковы были подлинные военные способности главкома, но несомненно, что он являл собой великолепный материал для науки психопатологии. Незадолго до занятия Киева Муравьев руководил массовым истреблением офицеров в Одессе. Надо сказать, украинские города на Правобережье были заполнены офицерами бывшего Юго-Западного (Брусиловского) фронта русской армии, достаточно успешно действовавшего во время Великой войны. В Москве считали, что такое количество офицеров таит опасность для советской власти. В Одессе Муравьев проявил небывалую изобретательность в способах мучений и казней. Главком не просто уничтожал «военную косточку», он наслаждался процессом. Классовая вражда тут была ни при чем, тем более что большинство «царских командиров» получило свои звездочки на погоны во время Великой войны и к дворянству не принадлежало.
Не будем описывать, как убивали людей, оставим это для учебника психиатрии. Благодатное времечко для садистов! Все можно было списать на «классовую ненависть».
В Киеве Муравьев дал Петлюре наглядный урок, как надо поступать с теми, кто может представлять (а может и не представлять) угрозу для режима. Еще в первые месяцы «незалежности» Симон Васильевич выделил офицеров, не пожелавших переприсягать и украинизироваться: при регистрации он выдал им так называемые красные билеты, в сущности карточки неблагонадежности, ограничивавшие их обладателей в правах.
Муравьев, захватив при бегстве Петлюры из Киева эти списки и адреса краснобилетчиков, взялся за аресты и казни. Лобное место он не изобретал. Удаленный Бабий Яр ему был не нужен. Перед красивейшим зданием Киева, дворцом императрицы Марии Федоровны, вдовы Александра Третьего, где, естественно, главком расположил свой штаб и личные апартаменты, находилась большая площадка с запущенным уже розарием. Там и казнили. Рубили изобретательно и вычурно. В войсках Муравьева нашлось немало уголовников, садистов, психопатов. Отличились и матросики-анархисты. Из окон своей спальни или из кабинета красный властитель Киева мог наблюдать все действо.
…Сейчас во дворце заседает нынешняя украинская Рада. Здание отреставрировано. На площадке – клумбы с цветами. Пышно цветут розы. Земля, видно, хорошо удобрена. К сожалению, нет здесь и подобия памятника невинно замученным. «Кровь текла по площадке, как во время дождя», – вспоминали невольные свидетели. Булгаков, хорошо знавший Киев тех лет, писал: «…Выйдут пышные всходы… и от крови не останется и следов. Дешева кровь на червонных полях, и никто выкупать ее не будет… Никто».
По сведениям украинского Красного Креста, на площадке было зверски убито от трех до шести тысяч русских офицеров. Точнее подсчитать было невозможно. Если с чисто военной точки зрения, это командный состав не менее десяти дивизий. А с человеческой – это горе тысяч и тысяч семей.
Муравьев не щадил даже военных врачей. Заодно перебил энное число «буржуев» и студентов призывного возраста – потенциальных офицеров. И собратьев-эсеров не щадил.
По всей Украине под разными знаменами, с чуть меньшим размахом, действовали десятки и сотни таких Муравьевых. Так что жестокость Нестора Махно – это едва ли не «детские шалости». Воспринимать гуляйпольского анархиста как изверга можно лишь в том случае, если заретушировать на моментальном снимке Истории обступающие его другие, куда более зловещие фигуры.
В апреле восемнадцатого в Москве Михаил Муравьев был арестован за ряд злоупотреблений, в том числе за излишнюю жестокость и повышенный интерес к красивым дворяночкам, которые отбирались для развлечения штаба.
Ленин и Троцкий освободили Муравьева как нужного для революции человека и назначили его… командующим важнейшим в то время Восточным фронтом. Но Муравьев, переоценив себя как нового Бонапарта, поднял мятеж против своих покровителей и был убит якобы при вооруженном сопротивлении во время ареста. По некоторым сведениям, застрелил Муравьева лично командарм Михаил Тухачевский, тоже безусловно авантюрист не без садистских наклонностей, но более умный и осторожный, циник.
В общем, истории Украины и России переплетались, ни за что не желая разъединяться, а потоки крови только скрепляли этот союз. Центральная рада, не в силах справиться с большевизмом и анархизмом, позвала на помощь войска Германии и Австро-Венгрии. Одновременно московское правительство подписало Брестский мир и тем самым тоже как бы пригласило вчерашних врагов прийти на Украину. Одни хотели защитить свой режим, другие – свой. Но итог был один. До сих пор спорят, кто же первый позвал кошку понянчить мышонка…
Утвердившись в городах, оккупанты стали грабить села. Для того и пришли. Это вызвало общую ненависть, прежде всего крестьян. При этом помещики, землевладельцы и офицеры, получившие от кайзера и гетмана, как бы сказали сейчас, крышу, и без того не навидимые «простыми людьми», теперь, в случае перемен, могли стать жертвами самого страшного «народного террора» как союзники оккупантов и защитники «панства». Что вскоре и произошло.
Вернувшись в Киев вместе с немцами, Рада радовалась недолго. Оккупантам не нужно было беспомощное правительство, избравшее своим лозунгом «либерализацию и демократизацию». Тем более что во главе Генсекретариата, преобразованного в Совмин, вместо обвиненного в большевизме Винниченко стал… студент третьего курса Василь Голубович, социалист-революционер с весьма радикальными взглядами и неуравновешенным характером.
Самым заметным поступком нового председателя правительства стало то, что он при помощи министра внутренних дел (!) в ковбойском духе похитил миллионера и банкира по фамилии Добрый. Тем самым он якобы протестовал, во-первых, против возвращения крупной буржуазии, а во-вторых, желая досадить оккупантам за то, что они отменили его эсеровский Универсал о социализации земли, то есть о переходе земли из частной собственности в общенародное достояние.
Преступление раскрыли. Немцы, воспитанные на логике Канта и Гегеля, не могли понять, в чем связь между таинственным похищением банкира и требованием социализации земли. Они не знали украинской поговорки: «В огороде бузина, а в Киеве…»
