Голубовича, хоть и был он премьером и руководителем якобы независимой Украины, все же судили. Правда, после того как «на съезде хлеборобов» гетманом Украины был избран Павло Скоропадский, генерал-лейтенант, праправнук гетмана Ивана Скоропадского, сподвижника Петра Первого. Павло хоть и был объявлен оппозицией ставленником немцев, все же совсем недавно воевал с ними, причем храбро, и даже заслужил Георгиевский крест. При Раде он «украинизировался», но, став гетманом, провозгласил федерацию Украины с Россией – только не большевистской.
Бывший глава бывшей республики студент Голубович на суде закатил истерику, разрыдался и заявил, что «больше не будет». Его отпустили с миром.
А хлеборобы, настоящие, от сохи, гетмана не признали. Видно, не тех хлеборобов пригласили на выборы. Причина в том, что Скоропадский обязал селян вернуть латифундистам и кулакам землю, скот, инвентарь, рассчитаться за причиненный ущерб и, кроме того, выплачивать оккупантам репарации и поставлять на нужды Германии мясо, молоко, хлеб…
Селяне, уже узнавшие вкус земли и запах горящих усадеб, стали резать гетманскую варту, помещиков и офицеров, кому бы последние ни служили. Махно поначалу был лишь одним из многих…
Полная потеря гетманской власти на селе и поражение Австро-Венгрии и Германии привели к тому, что Петлюра, верховный атаман многочисленных кошей, куреней и дивизий, тоже пошел на Киев. В декабре восемнадцатого он окружил и взял брошенный немцами Киев. Сопротивлялись лишь разрозненные офицерские и юнкерские отряды. Ясновельможный гетман Скоропадский не успел организовать армию защитников. Киевская варфоломеевская эпопея, начатая еще недоброй памяти «большевиком» Муравьевым, продолжилась с невиданным размахом и жестокостью. Гайдамацко-казацкие настроения петлюровской армии помножились на крестьянское стремление люто расправиться с теми, кто, по их мнению, поддержал «панов».
Эпопея невиданных казней в Киеве не знает себе равных в истории. Об этом оставлены сотни свидетельств очевидцев. Мария Нестерович вспоминает: «Всю ночь возили эти трупы. Такого ужаса я не видела даже у большевиков. Видела больше, много трупов, но таких умученных не было».
Подобное происходило во многих городах и местечках Украины, но, пожалуй, с меньшим ожесточением. Здесь костер офицерского холокоста пылал не столь ярко. Находились петлюровские командиры, которые сдерживали подчиненных. Знаменитый полковник Болбочан, герой петлюровщины, отпускал офицеров, позволял им уйти на Дон. За что, впрочем, позднее был расстрелян.
На селе Петлюра тоже не вызывал особого доверия. Его политика классового мира и всеукраинского братства не вдохновляла вкусивших полной свободы и собственной власти крестьян. Прибывшему с фронта солдату невозможно было представить себе братство и равенство с офицером, малоземельщику-крестьянину – с кулаком. Эти люди знали жизнь и ее законы. Равноправие достигалось лишь в бандах, как правило, анархических. Недаром о Махно говорили: «Батько с нами и чарку выпьет, и в бой пойдет, и песню заспивает, и добром поделится…»
Новым органом власти в УНР – Директорией – руководил вначале все тот же Винниченко, а затем Петлюра. Но Симон Васильевич не поладил с писателем и скинул его. Пытался всякими мерами восстановить порядок в Киеве до провинции у Петлюры руки все не доходили. Да и в столице ничего не получалось. Как вспоминают представители Красного Креста, казни продолжались украдкой, ночью, исподтишка. «Встретят на улице человека… похожего на офицера… выведут на свалку, пристрелят и тут же бросят… Или шомполами запорют насмерть, иногда на полусмерть».
Кроме антиофицерских настроений, войска Петлюры были заражены антисемитизмом, непременной болезнью всех крестьянских восстаний на Украине. Карали по тому же принципу «похожести».
…При всем блеске и полновесности армия Петлюры, хорошо снабженная стараниями многих европейских благодетелей, не отличалась ни дисциплиной, ни боевой храбростью, ни ратным умением. Многочисленные экзотические коши и курени, одетые в разные цвета, плохо справлялись даже с отрядами отстаивающих свои «суверенные права» крестьян. От Красной армии, постепенно приобретающей черты профессиональной, как правило, просто бежали. Так, они оставили Киев, не похозяйничав там и месяца. Вскоре от Директории откололась УГА – довольно многочисленная армия Украинской Галицийской республики, которая, волею большинства, переходила то к одной, то к другой стороне.
На востоке уже начали наступление части возрождающейся русской армии, для которой отнюдь не петлюровцы были опасным врагом. Такие районы, как махновская Гуляйпольщина, вообще оставались недоступными для Директории. От Петлюры откололся и создал собственную армию еще один авантюрист (сколько их в России родилось, столь склонных к самозванству!) – атаман Григорьев.
Словом, на Украине творилось черт знает что! Наступило прекрасное время для батек, вождей и атаманов. Богатый край стал лоскутным одеялом, сшитым из разнородных амбиций. Ухватив каким-то образом кусочек власти, люди занимались лишь одним – разрушением. В этой обстановке человек созидания был просто неуместен. Как белая ворона в черной стае.
Бурлила, бурлила Украина, став ареной невиданных противоборств. И всюду, и все – «не на жизнь, а на смерть». Никаких снисхождений. Русское славянство отринуло христианскую мораль и окунулось в языческие времена. Крест в руке святого Владимира, сверкавший над Днепром, померк.
Тьма и кровь!
Украина полыхала. Всюду. Пожарные знают, что существует такой огонь, с которым невозможно справиться, пока не сгорит все, чем питается пламя.
Глава двадцать девятая
Все Гуляйполе было заставлено возами, ручными таратайками, фурами, а то и просто палатками из дырявой парусины, сквозь которую пробивались дымы костров. Орали дети, лаяли привезенные беженцами собаки, трещали выламываемые на дрова заборы и плетни.
Сплошной табор, а не столица анархической республики.
И в бывшей управе, где заседал Военно-революционный совет анархистов, – всюду обживались люди. Даже в коридорах и каких-то темных закутках. Лишь две комнаты были свободны – служебная, для заседаний, и временно личная Несторова, в которую он перебрался не так давно, после того как от него сбежала симпатичная молодичка Тина.
Из черной гвардии на заседание пришли Лашкевич, Калашник, Щусь, Лепетченко, Левадный, Кляйн, Чубенко. Было и несколько новых командиров: артиллерист Павло Тимошенко, Маруся Никифорова и пошедший на повышение Трохим Бойко. Как водится, было накурено. Жаждущие хлопцы то и дело тянулись к графину с водой. Видать, во время «безвластия» они тоже завивали горе веревочкой.
Над Гуляйпольщиной еще висела пелена зимней украинской ночи. Но ее чернота уже была слегка разбавлена синькой приближающейся весны. Скоро, скоро зальет светом гуляйпольские снега. Здесь, случается, половодье падает сверху, как ястреб, в три-четыре дня солнце растапливает снежную степь, вызвав к жизни робкие поначалу первоцветы. И вот уже на склонах балочек покачиваются тяжелые, мохнатые колокольцы сон-травы, в открытых необъятных просторах начинается кратковременная ярмарка тюльпанов.
