Но именно это утро отличалось от всех других. Хотя он прослушал всю морскую сводку, он совсем не чувствовал себя спокойно. Волнение подкралось к нему незаметно. Он попытался побороть его с помощью японского пазла, но не смог внести ни одной цифры. Мысли словно сами решали, о чем ему думать, и давали ему все меньше возможности высказаться.
А ведь он все эти годы так упорно работал над тем, чтобы взять их под контроль. Теперь они опять возникли и заставляли его думать о массе запрещенных вещей. Он сделал радио громче и взял судоку попроще. Но даже это не помогло, и, в конце концов, ему пришлось выключить радио и отложить ручку.
И тут до него дошло, что изменения начались еще несколько недель назад. Может быть, даже еще раньше. И чем больше он об этом думал, тем больше понимал, что в последнее время все стало по-другому. У него было необычайно плохое настроение, но это еще не все. Например, он надел голубую рубашку, хотя сегодня четверг, а по четвергам он всегда надевает зеленую. А что с прогулкой вокруг залива Орставикен в прошлое воскресенье? Он вообще ходил на прогулку? Он не помнил.
Это не единственное, чего он не помнил. Вся прошлая неделя, можно сказать, превратилась в одну большую черную дыру. Исключение – вчерашнее утро, оттуда он помнил какие-то отдельные моменты. Он слишком долго лежал в кровати и не мог не думать обо всем том, о чем обещал себе никогда больше не думать.
Но оставшуюся часть дня он забыл напрочь.
Он принимал все свои лекарства, тут нет никаких сомнений. Каждый день – утром, после обеда и вечером он запивал таблетки стаканом чуть теплой воды, ощущая, как они опускаются вниз по пищеводу. Так что дело не в этом. Тогда в чем? А что, если он делал это только мысленно, не подкрепляя конкретным действием? Или доза была слишком слабой? Как там сказал врач? Они должны увеличить или уменьшить? И что там пахнет? Он ведь не забыл вынести мусор во вторник?
От всех вопросов у Оссиана Кремпа закружилась голова, и он почувствовал, что должен лечь и отдохнуть. Но не выйдет. Особенно из-за этих мужчины и женщины, которые все ходят и ходят по улице. Так люди не делают, подумал он и пошел за биноклем. Люди куда-то идут, а не кружат на одном месте, как те двое. Вперед-назад, туда-сюда, как будто что-то ищут.
Он не знал их. Но через какое-то время сумел вычислить их машину и путем простого поиска в интернете выяснил, что ее владелец некто Фабиан Риск, который, как оказалось, занимается расследованием убийств в Государственной криминальной полиции Стокгольма. Беременная женщина – должно быть, его коллега и тоже одна из подчиненных Хермана Эдельмана.
В каком-то смысле он ни капельки не удивился. В глубине души он только и ждал, что они вылезут из своих нор и покажут свои отвратительные дьявольские хари. Правда, он не рассчитывал, что все произойдет так быстро. Но вот они здесь. Проклятые полицаи.
Интересно, как это произошло? Он ведь сделал все, чтобы схорониться, как только вышел на свободу. Он не только взял девичью фамилию своей матери, но и не повесил табличку с этой фамилией на дверь квартиры, которую снимал через одного или даже нескольких посредников. Он усмирил в себе все страсти и стал ждать в уверенности, что в один прекрасный день, как ему обещал врач, полностью избавится от своего прошлого Я.
Но это не сработало. Хотя он делал точно так, как ему велели, и выполнял все предписания, в нем горел огонь. Врач задавал ему вопросы, а он отвечал то, чего от него ждали. В глубине души уже через год лечения он осознал, что это никогда не утолить. Что бы ни делал, это никуда не денется.
Голод.
Он снова посмотрел в бинокль и увидел, как двое полицейских скрылись под строительными лесами. Они его в самом деле уже нашли? И кто дал им право прийти сюда и третировать его? Выбить дверь и ворваться. Прижать его к полу, надеть на него наручники и обыскать его дом.
Допустим, ему в голову приходят запрещенные, неуправляемые мысли. Допустим, он и его врач несколько лет безуспешно работали над тем, чтобы их заглушить. Допустим, для окружающих так будет лучше всего. Но его самого это больше не беспокоило. Ни в малейшей степени, если уж честно. Первый раз за несколько лет он соглашался с ними вплоть до мельчайшей детали. Он соглашался с каждой из своих запретных мыслей.
Если эти мерзкие гребаные сучки сунутся к нему, он будет готов.
Он вопьется в них зубами и разорвет их на куски.
Терять ему все равно нечего.
16
Только бы этот день кончился, подумала Дуня Хоугор и представила, как забирается под одеяло и засыпает до прихода Карстена домой. Но день только начался, и хотя она выпила как минимум два литра воды и приняла несколько порций препарата Resorb, она по-прежнему чувствовала себя совершенно разбитой.
Она налила себе чашку черного кофе и села на свое место за стол для совещаний напротив Яна Хеска, который, похоже, по-прежнему не сомневался, что она за его спиной о чем-то договорилась с Кимом Слейзнером. Кьель Рихтер сидел с торца и пытался найти, куда бы ему отвести взгляд. Все молчали, и тишина с каждой минутой становилась все более ощутимой.
Наконец открылась дверь и вошел Слейзнер, обводя глазами комнату. На нем была рубашка с запонками и галстук, а на лице остался грим после пресс-конференции. Насколько знала Дуня, больше никто из мужчин-полицейских не гримировался перед пресс-конференцией. Но Слейзнер любил пресс-конференции как никто другой, и созывал их по делу и без. Никто лучше него не мог стоять в свете прожекторов и делать из мухи слона.
– Кто-нибудь из вас видел пресс-конференцию? – Он подошел к кофе-машине Nespresso.
Все – Хеск, Рихтер и Дуня – покачали головами.
– Не спрашивайте как, но мне чудом удалось заставить всех поверить, что мы, черт возьми, знаем, чем занимаемся. Так что теперь ваша очередь позаботиться о том, чтобы я не наобещал слишком много. – Он вставил капсулу, предоставив машине сделать все остальное.
«Как всегда, не заплатив», – подумала Дуня. Хотя он отчитывал всех остальных, как только кончались деньги на кофе. Сама она никогда не пользовалась кофемашиной. Не столько из-за нравоучений Слейзнера, сколько из-за того, что ей не нравился вкус этого кофе, который все остальные так единодушно считали потрясающим. Для нее было загадкой, как более или менее весь западный мир согласился на промывание мозгов и членство в секте: ты должен покупать кофе на роскошных улицах и переплачивать втрое. Не говоря уже об экологии.
– O’кей, послушаем, что мы имеем. Какую версию мы отрабатываем?
Хеск откашлялся и встал.
– Как уже было сказано, мы по-прежнему в начале расследования, и у нас масса вопросов без ответа, но исходя из тех следов, которые нашли Кьель и его люди, больше нет сомнений, что тут замешан третий человек.
Как всегда, Хеск упорно вставал, обращаясь к Слейзнеру, и, как всегда, Дуня не могла понять почему.
Уж если кто и презирал Слейзнера и то, что он собой представляет, так это Ян Хеск. Но, наверное, он таким образом просто проявляет гибкость и делает все, чтобы стать членом клуба и двигать свою карьеру.
