– Легче на поворотах! – Слейзнер так схватил ее за руку, что сумка упала на пол. – А теперь давай успокоимся.
– Ким, мне жаль, но у меня действительно нет времени…
Он еще сильнее сжал ей руку, одновременно приложив указательный палец к ее рту.
– А теперь ты слушаешь меня. Ясно?
Дуня кивнула, и Слейзнер ослабил хватку.
– Ты хоть сколько-нибудь понимаешь, что ты мне там устроила? – Он стал обходить ее. – Я на блюдечке приношу тебе расследование, за которое некоторые в этом здании готовы отдать свой мизинец. Даю тебе возможность сидеть на подиуме. Раскатываю перед тобой, черт побери, широкую длинную выстиранную красную ковровую дорожку. И что получаю взамен? Что?
Слейзнер так близко подошел к ней сзади, что она почувствовала его дыхание на своей мочке. От него пахнуло застарелой простудой, и ей пришлось сделать усилие, чтобы не отклониться. У Слейзнера не первый раз случался срыв. Он имел обыкновение ругать своих сотрудников направо и налево. Но она впервые попала под прицел. Она видела, как поступал Хеск и все остальные. Как они сохраняли спокойствие и выжидали, когда начальник закончит.
– Вот что я тебе скажу, – Слейзнер описал круг и встал перед ней.
Проблема заключалась в том, что у нее не было времени. С каждой секундой Виллумсен все больше обгонял их.
– Ты показала мне палец прямо перед камерами! – Он так близко поднес к ней средний палец, что коснулся ее носа. – Я сидел там, как последний дурак, и понятия не имел о…
– Ким, ты меня извини, – Дуня отвела его руку от своего лица. – Но у меня сейчас действительно нет на это времени.
– Времени? У тебя есть время на то, что я тебе прикажу. И именно сейчас ты должна стоять и слушать меня. Или ты просто хочешь взять и уйти?
Дуня кивнула. У Слейзнера был такой вид, будто он меньше всего на это рассчитывал.
– Мне жаль, что вышло немного по-дурацки. Правда жаль. Но ты сказал мне вести это следствие, что я и собираюсь делать. – Она подняла сумку с пола и пошла к выходу.
– Дуня, подожди…
Она обернулась и увидела, что он идет к ней.
– Что?
Он протяжно и тяжело вздохнул.
– Прости… Получилось не так, как я задумал. – Он встал перед ней и посмотрел ей в глаза. – У меня такое чувство, будто ты при всех сняла с меня штаны. Я знаю, что ты просто пытаешься взять на себя ответственность, но не надо было так. Ты должна с этим согласиться. Разве я не прав?
Дуня кивнула.
– Да, и я очень об этом сожалею. Но теперь мне надо…
– Я тоже. В смысле сожалею… Ведь нам было так приятно. Разве нет? – Он взял ее руки в свои и посмотрел ей в глаза. – Не знаю, что ты считаешь, но я готов перевернуть страницу и начать все с начала. Что скажешь?
– О’кей, – произнесла Дуня и пошла к выходу. Что угодно, лишь бы уйти отсюда. Но Слейзнер никак не выпускал ее рук и не отводил от нее глаз.
– Точно?
Она опять кивнула, и он расплылся в улыбке.
– Хорошо. Значит, мы разобрались. – Он поцеловал Дуне руку и наконец отпустил.
43
Только после третьего звонка сосед Малин наконец открыл дверь и стал вопросительно смотреть то на нее, то на Фабиана. На мужчине были бежевые вельветовые брюки, белая рубашка и кожаный жилет. Картину дополняли маленькие круглые очки и седые локоны до плеч. В таком виде он скорее напоминал исполнителя народной музыки из лесов провинции Норрланд, чем психоаналитика, один из клиентов которого – самый жестокий насильник в Швеции.
– Привет, как дела? – Малин поздоровалась с соседом за руку. Он выглядел совершенно сбитым с толку. – Ты меня не узнаешь? Мы виделись осенью на субботнике. Мой муж сжег все сосиски, и нам пришлось заказывать пиццу. Я живу на этой же улице через несколько домов от тебя.
– Сожалею, но сейчас у меня клиент…
– Ничего страшного, мы быстро. Можно войти?
– Э, нет. Нельзя…
– Прекрасно! Я бы не отказалась сесть. Знаешь, на таком сроке беременности некоторые позы отнимают все силы. Кстати, это Фабиан Риск, мой коллега из Государственной криминальной полиции. – Малин глазами показала на Фабиана, протиснувшись в прихожую и найдя стул. – О… Это как раз то, что нужно.
– Извини, но в чем дело?
– Оссиан Кремп. Тебе знакомо это имя?
– Значит, это вы загнали его на рельсы метро и подстрелили.
– Нет, это другой коллега. Но нам надо с ним встретиться. Как можно быстрее.
– Исключено, – врач покачал головой. – Вы уже достаточно навредили. Оссиан понес наказание и заслуживает, чтобы ему дали спокойно пожить. Я не могу припомнить никого из моих клиентов, кто бы так работал над собой, как он. И тут приходите вы и переворачиваете с головы на ноги все его существование.
– А что вас так беспокоит? – спросил Фабиан. – Что вы не получите деньги за квартиру?
Врач резко повернулся к Фабиану.
– У меня есть разрешение жилищного кооператива, и я плачу налог со всей суммы, если вы об этом. Нет ничего незаконного…
– А кто говорит о чем-то незаконном? Я скорее имею в виду профессиональную этику, согласно которой нельзя заходить за грань и вступать в слишком личные отношения со своими клиентами.
– Ты так и поступил? – спросила Малин.
– В смысле?
– Зашел за грань?
– Вообще-то нет, – врач поправил маленькие очки дрожащей рукой. – А вот вы свели на нет всю его реабилитацию. Это целиком ваша вина.
– Жаль, что это так. Но ты забываешь одну маленькую деталь. – Малин показала несколько снимков Карла-Эрика Гримоса с пустыми глазницами.
– Это не он. Это невозможно, – врач, фыркнув, отдал снимки и заложил за ухо седые локоны.
– А почему это так невозможно?
– Я разве не вижу, как вы относитесь к моей работе? Дорогое времяпровождение для людей, которые испытывают жалость к себе и не знают, куда девать деньги. Или в случае с Оссианом Кремпом – деньги налогоплательщиков. Но могу сказать вам, что это – наука, и по сравнению со многим другим довольно точная. Нам с Оссианом удалось докопаться до самой сути и выяснить, с чем связана его проблема.
– И с чем?
– Давайте признаем, что у вас нет нужных инструментов, и вы даже не можете приблизиться к более глубокому пониманию. Он все осознал, и это главное. К тому же он принимает лекарства, и я полностью убежден в его невиновности. – Мужчина скрестил руки, чтобы обозначить, что он взял ситуацию под контроль.
– А что случится, если Кремп не будет принимать лекарства? – спросил Фабиан. – Если он только утверждает, что принимает, а на самом деле не делает этого несколько месяцев.
