Но сейчас он раздался снова.
Но с той разницей, что сейчас она понятия не имела, чего ждет.
48
Он видел только глазницы. Пустые глазницы, которые пристально смотрели на него. Фабиан потерял контроль над собственным взглядом и не мог никуда его направить, кроме как на вырезанные дыры, в которых тонул, словно его затягивала темная материя с бесконечной силой притяжения. На этом месте должны быть глаза. Глаза, которые смотрят, моргают, отражают мысль и личность. Душу.
Теперь там ничего не было.
Он не мог отделаться от неприятного чувства, которое засело в нем, когда он изучал снимки, тайком сделанные в автобусе. Ему казалось, что острие скальпеля проникает в его слезный канал и проходит весь путь до задней стороны глазного яблока, перерезает зрительный нерв и выдавливает глаз.
– Боже, до чего трудно представить себе, как она выглядит, когда у нее нет глаз, – сказала Малин, которая стояла, наклонившись над снимками, разложенными на письменном столе Фабиана. – Можно только сказать, что у нее длинные каштановые волосы, собранные назад, и ей около пятидесяти лет.
Фабиан кивнул и взял лупу. С ее помощью он мог не смотреть на вырезанные глаза и сосредоточиться на других деталях. Например, красно-коричневая заколка в волосах женщины. Плачущий ребенок. Стрелки на наручных часах, показывающие пятнадцать минут шестого. Разноцветные фасады домов. Киоск. Золотая цепочка у нее на шее с гексаграммой. Айпод с белыми наушниками.
– Здесь одни пальто и плащи, но ни одной шапки. Думаю, эти снимки сделаны осенью или весной, – продолжила Малин.
– А почему не прошлой осенью?
– Ты имеешь в виду… – она оборвала сама себя и схватилась за живот.
– Что такое? Ты в порядке?
Малин кивнула с закрытыми глазами и сделала несколько вдохов, чтобы успокоиться.
– Тут один каратист все время пинает меня в ребра, хотя я пригрозила ему лишить его наследства. Ну как? Что-нибудь нашел?
– Газетные афиши в одном киоске, – Фабиан снова склонился над лупой. – Карола теряет голос, писала газета «Экспрессен».
– А «Афтонбладет»?
– Приказ шведского телевидения жюри может остановить Каролу.
– Это, наверное, перед финалом Melodifestivalen
[7].
– Вопрос только когда. Она ведь участвует в этом конкурсе почти каждый год.
– А вот и нет. На самом деле она участвовала четыре раза. Пять, если считать конкурс 2005 года, когда во время антракта она исполнила композицию Genom allt
[8].
– О’кей, тогда какой это может быть год?
– Ты что? 2006-й, конечно. Ты разве не помнишь, как она подсела на кортизон, поскольку во время репетиций потеряла голос?
Фабиан покачал головой и подумал, кто из них более категоричен – он или Малин?
– Ведь было неясно, сможет ли она вообще дойти до финала, – продолжила Малин. – А она взяла и победила. Совершенно невероятно, если вдуматься. Так ведь?
Фабиан кивнул и откинулся на стул.
– Весна 2006-го. Значит, снимки сделаны три с половиной года назад.
– Как тщательно спланировано. Можно мне взглянуть?
Фабиан протянул фото Малин.
– Только не очень похоже на Кремпа. А ты что скажешь?
– Нет, но если он такой, может быть, в его план входит не давать нам подлинное представление о себе? – предположила Малин, изучая снимок.
– Ты хочешь сказать, что он просто притворяется больным?
Малин пожала плечами.
– А почему бы нет? И этот киоск… – Она подняла глаза и встретилась взглядом с Фабианом. – Это ведь один из киосков на площади Мариаторгет?
Фабиан взял у нее фото и посмотрел.
– Точно… Какие там ходят автобусы?
– 43-й, я это знаю на сто процентов. Я всегда на нем ездила, когда мы с Андерсом жили в районе Танто… – Малин опять схватилась за живот. – Ой, они опять затеяли этот проклятый кикбоксинг. – Она села на стул и сделала несколько глубоких вдохов. – Кстати, я говорила, до чего я все это ненавижу?
– М-м, – сказал Фабиан, не отрывая глаз от лупы.
– Ни одной части моего тела не нравится быть беременной. Уверяю тебя, даже матка отказалась бы от этого, будь у нее такая возможность. – Она включила компьютер, и скоро на экране показалась карта стокгольмского транспорта. – Сейчас посмотрим… Точно. 43-й и 55-й. Плюс еще несколько ночных автобусов.
– А вот площадь Норрмальмсторг, – произнес Фабиан и показал другой снимок.
– В таком случае это 55-й, потому что 43-й едет по улице Регерингсгатан на север города.
– А куда дальше идет 55-й?
– На площадь Стюреплан и дальше в район Юртхаген.
– Еще вопрос. Ты обратила внимание, что на снимках разная погода?
– Ты хочешь сказать, что они сделаны в разные дни?
Фабиан кивнул.
– О’кей, значит, она едет по одному и тому же маршруту каждый день, по дороге на работу, – продолжила Малин. – Где-то видно время?
– Да, на площади Мариаторгет было четверть шестого.
– Значит, она поздно начинает работать. Если это не дорога домой.
– Маршрут 55-го начинается в районе София?
– Да, и там почти одни жилые дома. Так что будем считать, что она там живет, а работает в центре города.
– Выясни, за сколько времени можно доехать от Софии до Мариаторгет.
– Именно это я сейчас и делаю, – отозвалась Малин. – Вот… Двадцать семь минут до Слюссена, а это следующая остановка.
– Получается, автобус выходит из Софии без четверти пять?
– Если точно, то в 16:47.
– А сейчас сколько времени?
Малин посмотрела на часы.
– Без двадцати семи пять.
Они переглянулись и поспешно вышли.
49
По большому счету для Хиллеви Стуббс никогда не представляло особой проблемы просканировать место преступления или жилище преступника. В основном, места говорили своим четким языком, и чаще всего ей требовалось не больше часа, чтобы уяснить для себя основные черты. Что произошло, как это случилось и кто в этом участвовал.
С квартирой Оссиана Кремпа было по-другому.
Конечно, и эта квартира говорила с ней, только она не понимала, что ей сказали. А если и понимала, то лишь отчасти. Несмотря на все свои попытки, Стуббс не могла воссоздать целостную картину. Каждый раз, когда у нее возникала идея, она находила то, что сводило эту идею на нет. Она словно мылась в душе: мыло упорно выскальзывало из рук, как только удавалось его схватить.
