– Эй! Почему? – продолжил Кремп.
– Оссиан, я честно не знаю, почему тебе не положено радио. Но сейчас я хочу, чтобы ты в деталях рассказал, как…
– Как тогда я смогу слушать морские сводки? Я должен, ведь я это делаю каждое утро.
– Оссиан, лучше расскажи мне, как…
– И лекарства. Я должен их принимать, я так делаю. Каждый день: утром, днем и вечером. Они в красной коробочке. Всегда в красной коробочке в шкафчике в ванной, чтобы я не забыл. Особенно в два часа. Именно тогда, я не знаю… Именно тогда так много всего, и время… оно словно исчезает, и вдруг я забыл, хотя тогда я этого не знаю. – Он принялся чесать себе шею обеими руками.
– Да, понятно.
– Но так нельзя, это совсем нехорошо. Очень плохо. Так не годится, тогда все будет неправильно, и так не должно быть. В смысле неправильно. – Он говорил все быстрее, изо рта текла слюна. – Все должно быть правильно, а если нет, все начинает кружиться, и я устаю, и действительно, тот провожатый там, хотя только у меня… – Он сглотнул и продолжал чесаться, пока болячка не лопнула и по шее не потекла кровь. – …Есть ключи, но он все равно там, устраивает и помогает. Он не думает, что я знаю, но я знаю, а потом все становится таким тяжелым и темным, и я словно исчезаю. – Он покачал головой, все больше впадая в смятение.
– Оссиан… теперь попытайся успокоиться и сосредоточиться на теле, которое здесь лежит.
– Я запираю каждый день, когда вхожу, и даже сменил замок. Запираю, запираю и проверяю, заперто ли. Всегда. Иначе нельзя быть полностью уверенным…
– Оссиан?
– У меня нет сил. Это так трудно. Очень трудно… – Он взял себя за голову и перевел дух. – Так устал. Так устал. Больше нет сил…
– Оссиан, у нас осталось не так много времени. Попытайся…
– Должен отдохнуть и… ненадолго закрыть глаза. Но не получается. Как только я закрываю глаза, я там снова… назад в… – Он замолчал и сник, словно запыхался и был совсем без сил.
– Назад куда? Оссиан, расскажи, куда?
Без всякого предупреждения, даже не подняв глаз, Кремп с криком бросился прямо на Малин, которая потеряла равновесие и упала на пол. Она стала звать остальных, брыкаясь и стараясь вырваться из его хватки.
Фабиан, Томас и два полицейских из наряда уже спешили на помощь, но секунды шли медленно, и Кремп смог спокойно опустить голову ей на шею и прошептать что-то ей на ухо, пока его не оторвали от нее и не отволокли в соседнюю комнату.
Фабиан помог Малин встать.
– Ты в порядке?
Малин кивнула и стала поправлять прическу.
– Черт возьми, как же я испугалась… Я подумала, что он будет… – Она замолчала, чтобы перевести дыхание. – Что он собирается… – Она не выдержала и заплакала.
Фабиан обнял ее и положил ее голову себе на плечо.
– Вот так… Вот так, Малин. Все позади.
Малин кивнула и попыталась успокоить дыхание.
– Что он тебе сказал? Он ведь что-то сказал, так? – спросил Фабиан.
Малин разомкнула объятия и встретилась с ним взглядом, словно раздумывая, отвечать ли ей.
– Он спросил, когда ему вернут его радио. – Она расплылась в улыбке и рассмеялась. – Сумасшедший дом. Тут такое происходит, а он думает только о своем радио с морскими сводками. – О боже… Как я выгляжу? Макияж весь потек?
– Ничего страшного.
– Я отнесу это вниз, – сказал Томас, показав видеокамеру. – Похоже, больше здесь ничего не произойдет.
– Может быть, кто-нибудь будет так любезен и развяжет меня, – подал голос Ярмо.
– Это еще зачем? Лежи, где лежишь, – сказал Томас и ушел с камерой.
– Фаббе, сколько лет мы работаем вместе? – Малин раскрыла зеркальце и посмотрела на себя.
Фабиан пожал плечами.
– Лет пять-шесть, что-то в этом роде.
– Семь с половиной. За эти семь с половиной лет мы провели друг с другом больше времени, чем с нашими вторыми половинками. – Она достала бумажный носовой платок и вытерла под глазами. – И первый раз за все это время ты меня обнял.
– Давай надеяться, что это никогда больше не повторится.
Малин засмеялась и достала кисточку для подводки глаз, чтобы поправить макияж, но уронила и кисточку, и зеркальце на пол, а потом рухнула сама.
– Малин… Малин! – Фабиан быстро опустился на колени и попытался привести ее в чувство. – Малин, ты меня слышишь? – Но никакой реакции не последовало.
– Что случилось? – спросил Ярмо.
– Не знаю. Она вдруг упала… – Он прервался, увидев, как под ней расплывается лужи крови. – Алле! Звоните в скорую!
Два полицейских из наряда прибежали из соседней комнаты.
– Какого черта вы медлите? Звоните немедленно! У нее же будет выкидыш! И Андерс… Мы должны позвонить Андерсу, ее мужу. – Фабиан выудил мобильный и постарался унять дрожь в пальцах, набирая ее домашний номер.
– Скорая едет, – сказал один из полицейских.
– Хорошо, – отозвался Фабиан, слушая гудки. – Отвечай же.
«Привет, вы дозвонились до семьи Ренберг. Сейчас мы не можем вам ответить, но оставьте сообщение после сигнала».
– Привет, это Фабиан Риск. Андерс, позвони мне, как только сможешь… – Его прервал резкий звук. Сначала он не понял, что это, хотя звук был громким и отчетливым. Наверное, его мозг уже был настолько перегружен, что был не в состоянии связать звук разбитого стекла с каким-либо конкретным действием. Он хотел наговорить на автоответчик и рассказать о том, что случилось, но не сумел сделать даже этого. Вскоре он поднялся и вышел в соседнюю комнату.
Комната была пуста. Пока он шел к разбитому окну, за его спиной двое полицейских спорили о том, кто отвечал за Кремпа. За окном вновь разыгралась непогода, и снежинки уже нападали на пол.
Последние дни он чувствовал это.
Но только сейчас до него дошло.
Теперь он знал наверняка.
Оссиан Кремп невиновен.
Часть II
19–24 декабря 2009 г.
«Она заставляет меня двигать горы. Она заставляет меня совершать невозможное. Самое ужасное, но совершенно необходимое. Она заставляет меня делать все это. И еще чуть-чуть.
Любовь к тебе».
14 июня 1998 г.
«На самом деле, я не знаю, кто ты. Где ты. Существуешь ли ты еще. Но это письмо тебе. Тебе и только тебе.
Тогда я видел тебя каждый день. Это было год назад. По другую сторону блокпоста и забора с колючей проволокой. Ты обычно сидела там часами. Может быть, ты шла мимо или просто приходила посмотреть. Не знаю. В лагере ходили слухи о палестинских женщинах, которые тайно встречаются с израильскими солдатами, и, может быть, ты приходила ради меня. Во всяком случае, я стоял у шлагбаума и надеялся.
