оН повернулся к лесу: вокруг Дэвида Олсона роились олени. Искусав мальчика, они потащили его, как мышонка, к своему хозяину. одной рукоЙ оН взял Дэвида за шею и приподнял в воздух: тот болтался, словно в петле. сЛавнЫй чЕловек выхватил из руки Дэвида тупой серебряный клинок и опустил себЕ в карман.
– я предупреждал, что с тобой будет, если надумаешь меня предать, дэвид, – произнес оН.
одну частицу себя оставил оН прямо там, чтобы наглухо зашить Дэвиду глаза и рот, а сам направился к миссис хендерсон. любезная миссис хендерсон, она лежала на земле, оглушенная пулей, срикошетившей от ее лба. повезло ей, что оН даровал людям бессмертие, иначе ей бы уже не представилось возможности снова увидеть мужа.
– вставай, дорогая, – позвал оН голосом ее супруга. – мы еще успеваем отправиться в путешествие на эти выходные.
– правда? – с надеждой переспросила она.
– да. хочу, чтобы ты знала, как я ценю созданный тобою домашний очаг. и твое тело, которое ты мне отдаешь. но прежде окажи мне услугу. хорошо, дорогая?
оН оСтавил себя шептать на ушко миссис хендерсон и, пРевратившись в запах теплой кухни, направился к брэйди коллинзу.
– брэйди, вставай же. заходи в кухню. тебе больше не придется мерзнуть.
– правда? – спросил мальчик.
– ну конечно. мамочка тебя любит. но прежде окажи мне услугу. хорошо?
оН остался с брэйди коллинзом, а для дженни херцог тут же стаЛ запахом ее безопасной комнаты…
– хочешь смыть Скотта в потоп? – голосом матери дженни спросил оН.
…тем временем для сводного брата дженни он превратился в запах ее комнаты.
– возьми меня, скотт, – голосом дженни произнес оН. – но прежде окажи мне услугу.
оН змеей влез по гигантскому дереву к домику кристофера – к своей новой и самой любимой безделушке. посмотрел через окно, как три мальчика, три поросенка, загородились револьвером отца тормоза эда: он все еще дымился в его ручонке. оН знал: мальчиков защищает любовь кристофера. вот в чем крылась опасность превращения кого-либо в бога. хотя оН искренне удивился такому повороту событий. оН приложил немало усилий, чтобы вооружить тормоза эда пулями. оН превратил его в маленького рьяного цербера, способного держать дверь домика на дереве открытой. не запертой. а теперь оН столкнулся с трудностями. но все поправимо. защита кристофера не вечна. кого не удалось обратить, можно обмануть. так легко оказалось вынудить мальчиков играть в войну. почти так же легко, как и взрослых. когда действительно понадобится, дом на дереве будет принадлежать емУ. надо просто шептать. и ждать. шептать и ждать.
– в войнах побеждают хорошие парни, эдди. слушай бабушку.
– они хотят убить твоего брата, мэтт.
– защити мстителей, майк.
так и не зайдя внутрь дома, оН скользнул вниз по лестнице.
оН крался вдоль поляны, оставляя позади следы, похожие на клочки облаков. оН шептал всякому, как шептал мэри кэтрин, когда та в машине наехала прямо на кристофера. шептал миссис хендерсон, чтобы та делала пометки в книге. шептал кристоферу, когда тот шестеро суток проспал на дереве. гладил его по волосам, всегда улыбчивый. всегда спокойный. всегда ласковый. касался людских рук. тот самый едва ощутимый зуд. люди думают, это кожа пересохла. как бы не так. этО Я. оН был вкусом алкоголя на губах у миз ласко, таким настоящим, что, отходя от пьяного дурмана, она рыдала. оН был экстазом, который всякий раз испытывала дебби данэм, покуда ею снова не овладевало чувство стыда и одиночества. оН был мыслью, мечущейся в голове дага.
она тебе изменила, даг. она шлюха и она тебе изменила.
хочешь девственницу? ты получишь девственницу, даг.
ты знаешь, что делать. и куда идти.
оН был обещанием семидесяти двух гурий
[72] и хОхОтком в семьдесят третью ночь.
больше никаких гурИй. только семьдесят две несчастные жЕны и прожитое время. час настАл.
оН был их мечтами и памятью, мыслями и тайными желаниями.
коими оставался сотни лет.
но с кристофером оказалось иначе.
с кристофером оказалось лучше.
сперва оН даже не понял, так давно это произошло. но через несколько мгновений все стало ясно. оН снова почувствовал запах. то было не воспоминание о запахе. а истинный запах. сосновой хвои, свежей и влажной, как секс. десятки лет оН не чувствовал себЯ настолько живым. пока не появился дэвид олсон. дэвид мог егО отсюда вызволить. но оН оступился – и дэвид ускользнул у негО между пальцев, как песок. и емУ пришлось искать другого ребенка. не на земле. а во времени. он наблюдал через стекло за реальным миром. ждал. шептал. как долго он этого ждал. десятки леТ, как дети ждут школьный автобус. и автобус наконец пришел. в этот самый день. к эТому самому мальчику.
славный человек снова обогнул поляну. мокрая трава щекотала емУ стопы. поскрипывал талый снег. как замечательно. оН миновал козий мостик. человек, спрятавший в выдолбленном бревне блудницу, кричал, а лицо его поедали олени. снова. «пожалуйста, положи этому конец!» – я виноват.
оН удалился из леса.
оБвел взглядом пейзаж, озаренный голубой луной. по скользкому лугу вышел на дорогу, которуЮ построил, чтобы сжечь ее. дорога, подобно прогретым над очагом чулочкам, согревала еГо озябшие стопы. из кустов с криками вынырнул человек в девичьей скаутской форме. парочка бросила целоваться и сквозь безумие в глазах даже успела на нЕго взглянуть.
– сожалеем, мы виноваты!
оН шептал им в уши. они забывали. и лишь продолжали заводить друг с другом тайные романы. чувствуя боль, причиненную каждым поцелуем умирающим супругам. как тот мужчина, который открывает полиции дверь и узнает об убийстве сына. десять минут беспокойства. десять минут отчаяния. тридцать секунд восторга с появлением на свет ребенка. затем – десять минут беспокойства. десять минут отчаяния. до бескОнечности. по еГо расчетам, убивший того ребенка человек сейчас уже один миллион триста четырнадцать тысяч раз испытал боль, которую причинил родителям. люди считали, что в конце концов привыкнут к вечности. неужели не понятно, что нельзя привыкнуть к тому, чего не испытывал? ответ, конечно же, – нет. но оН полагал, что уж теперь кто-нибудь да уразумеет, как все устроено.
здесь каждый день был первым.
вскоре так же будет и на земле.
оН взглянул на выстроившихся по обеим сторонам дороги человеков-почтарей. они ждали своей очереди в вечность. и не знали, что увидят, когда, наконец, расстегнутся у них на веках застежки-молнии. то ли верхушку облака. то ли это место. до бескОнечности.
