– На реальной стороне никто не узнает, что он тут побывал, – храбрился Дэвид.
Человек двигался, как вздыбленный дракон. С приклеенной улыбкой.
– Как же у тебя рука поднялась? С домиком на дереве ты – боГ. Я наделил тебя могуществом, чтобы ее убить, – дружелюбным тоном продолжал человек.
– Убивать шептунью в угоду тебе я не собираюсь, – сказал Дэвид. – Я не позволю тебе сбежать.
С этими словами Дэвид повернулся к дереву и быстро посшибал бруски, как дантист удаляет зубы. Ненужные деревяшки он бросал в общую кучу. У человека улыбка спала с лица. Он шел за Дэвидом по пятам. Невозмутимый и опасный.
– Ты знаеШь раСклад, дэвид. Кто-то должен умереть. Либо шептунья, либо твой брат. Других возмоЖностей нет.
– Нет, есть, – сказал Дэвид. – Есть кое-кто другой, кто может умереть.
На глазах у Эмброуза его младший брат швырнул в кучу последний брусок. А потом взялся за лопату.
– Ты же сейчас на реальной стОроне, – хохотнул человек. – Ты меня даже не видишь. Я существую только у тебя в голове. Как, интересно знать, ты собираешься зарубить мЕня лопатой?
– Я не собираюсь убивать тебя, – сказал Дэвид.
С этими словами он вонзил лезвие в грязь. Хохот тут же затих. Спокойствие в голосе человека дало трещину.
– ЧтО ты деЛаешь?
Дэвид не отвечал. Он продолжал выворачивать пласты земли. Человек подбежал к нему.
– ПреКрати!
Но Дэвид не останавливался. Казалось, его тонкие руки вот-вот хрустнут под тяжестью лопаты.
– Если не прекратишь, я убью твоего браТа.
– Нет, не убьешь. Если я умру, умрет и могущество, которым ты от меня подпитываешься. Она снова превзойдет тебя силой. И не допустит, чтобы ты добрался до Эмброуза.
Эмброузу оставалось только беспомощно наблюдать. Он чувствовал запах бейсбольных перчаток. Который, впрочем, слабел. Подойдя к Дэвиду, человек по-доброму опустил руку ему на плечо.
– Ты должен меня понять, Дэвид, – заговорил он голосом Эмброуза. – Я тебя никогда не найду. Мыслимо ли так поступать со старшим братом.
– Ты мне не брат, – отрезал Дэвид. – Ты – ничто.
Это слово упало на землю птицей с неба. Человек от злости зажмурился. По его коже светляками заплясали солнечные пятна. На него навалились созвездия, и тогда он, отломив один палец, вонзил его в Дэвида, как иглу.
– Вот что такое для шептуньи вечность, и если ты ее не убьешь, то Же самое сделаетСя вечностью и для тебя.
У Дэвида потекла кровь из носа. Из глаз. Из ушей. Он закричал, будто его заживо сжигали на костре, но не перестал копать. Пока яма не достигла нужного размера. Тогда он бросил лопату поверх кучи деревяшек и вытащил из заднего кармана какой-то флакон.
Жидкость для розжига.
Дэвид отвинтил колпачок и полил жидкостью останки домика. А потом, выливая струйку на землю, понес флакон к яме. Человек завопил ему в ухо, и Дэвид в агонии рухнул на колени. Теперь мальчик мог только ползти, приближая свое разбитое тело к могиле.
Там Дэвид достал из кармана книжечку спичек «лаки страйк», некогда принадлежавших его старшему брату. Чиркнул одной спичкой; раздалось
Фшшш.
Человек не сводил глаз с горящей спички. Пламя было цвета его глаз. А потом заговорил, как полицейский со стоящим на карнизе самоубийцей.
– Дэвид, если ты сейчас покончишь с собой, то проснешься здесь же и больше никогда отсюда не уйдешь, – увещевал он. – Эту ночь ты будешь вечно проживать заново.
– И ты тоже, – сказал Дэвид, бросая спичку.
Огненная дорожка протянулась по саду к обломкам домика на дереве. Пламя взметнулось вверх, бросая отсветы, отчего младший брат Эмброуза казался согретым лучами восхода.
Эмброуз оцепенел: Дэвид стоял в своей могиле, голыми руками бросая в нее комья грязи. Принося себя в жертву. Ради своих родных, которые махнули на него рукой. Ради города, который о нем почти забыл. Человек в сером костюме не верил своим глазам: этот маленький мальчик ставит мир выше себя.
– Почему ты так поступил, Дэвид? – спросил он.
– Потому что люблю своего брата.
Схватив последний ком сырой земли, Дэвид залепил себе рот и глаза, перед тем как погрузиться в жидкую грязь и в кровь мира. Запаха горелой плоти Эмброуз не почувствовал, но и запах бейсбольной перчатки развеялся без следа.
Дэвид похоронил себя заживо.
– Нет!!! – вскричал Эмброуз, но крик его заглушил все тот же человек, ополчившийся на небеса.
– неТ!!!
Человек в сером костюме принялся крушить дерево Дэвида в щепу. Громоздкие обломки впивались ему в тело до тех пор, пока от дерева ничего не осталось. Одно пустое место, отчего поляна сделалась еще обширней.
Когда домик на дереве превратился в угли, а дерево – в прах, человек потащился обратно через сад. Ничто в его изможденном теле не напоминало о былой красоте. Оно превратилось в старую развалину. А костюм, на взгляд Эмброуза, стал больше похож на серую тюремную робу.
Когда он скрылся из виду, к Эмброузу наконец-то вернулось его тело. Он бросился к могиле младшего брата и принялся раздирать пальцами плоть земли. Копал он истово. Вот же, вот. Совсем не поздно.
Моего брата еще можно спасти.
Эмброуз продирался через грязь. Он искал тело брата. Но не находил. Копал дальше. На локоть. Еще на локоть. Быстрее, еще быстрее. Грязь забивала ему рот. Глаза. По телу ползали черви. Легкие требовали воздуха. Вот что испытал его брат. Вот что такое вечность.
нА Веки вЕчные
Вдруг опустилась тьма. Запустив руку в грязь, Эмброуз нащупал что-то холодное и твердое. Из пластмассы. Электрический выключатель. Эмброуз включил свет. Огляделся, ожидая увидеть домик на дереве. Но на поверку он очутился совсем в других стенах.
Очутился он в своем бывшем доме.
В подвале.
Глава 124
Мать Кристофера открыла глаза.
Проснулась она в удобной, теплой постели. Простыни чистые, из электросушилки. Над головой белый потолок в трещинках, который встречал ее по утрам. Она потянулась, зевнула, и разные мелкие болячки растопились, как масло на сковороде.
– Джерри? – позвала она.
Ответа не было. Оно и к лучшему. Будь он рядом, пришлось бы наблюдать его глуповатую ухмылку, которая тоже встречала ее по утрам с тех пор, как они с ним сошлись. Когда он впервые ее ударил, она решила от него уйти. Но, пораскинув мозгами, успокоилась. Мужчину надо воспитывать. Учить. Разве не это усвоила она из материнских наставлений?
Мать Кристофера выбралась из постели.
Посмотрела на подушку, белую и пышную, как облако. По какой-то причине ей не давал покоя тот первый случай – преследовал ее, как назойливый мотив. И почему она тогда не ушла, в первый же раз? Почему не собрала вещи и не дала деру, захватив карту «виза», о которой он не знал, и заначку из комода?
