Дама не ошиблась.
Над филиалом банка «Прогресс» действительно мигала камера.
Охранник, к большому сожалению Громова, не оказался столь любезным, как официантка, но за тысячу рублей согласился просмотреть записи вместе с Виталием.
Частному детективу повезло.
На одном из кадров было видно, как машина молодого Воронцова припарковалась возле ресторана, как Леонид, выскочив из салона, помог даме чинно выйти и, взяв ее под руку, направился в «Нарцисс», по дороге что-то шепча ей на ухо.
Охранник по просьбе Виталия увеличивал кадр, однако незнакомку не удалось хорошо разглядеть. Она была в традиционной одежде учительниц в частных школах или продавщиц — черная юбка, подчеркивавшая стройность бедер, и белая кофта, не скрывавшая пышности груди. Очень светлые волосы густым каскадом спадали на плечи. Это украшение и помешало разглядеть незнакомку.
Когда она обернулась назад, прядь волос упала на лицо, скрыв его лучше вуали, и Виталий с досадой фыркнул.
— Скажите, а здесь есть другие камеры?
Охранник ответил, что, к сожалению, только одна, расположенная над банкоматом, однако молодые люди вряд ли попали в поле ее зрения. Вот если бы требовалась марка машины или ее номер… Получив информацию, Громов задумался.
Чтобы найти таинственную блондинку, нужно было потратить много времени и сил.
Он вышел из банка расстроенный, и фамилия Панина, высветившаяся на бесновавшемся дисплее телефона, не улучшила настроения.
— Я знаю, что ты будешь рыть землю, чтобы докопаться до правды, — начал следователь, — и поэтому решил признаться, что видел заключение о смерти, показывал его нашему полковнику, и вместе с ним мы решили утаить факт о клофелине. Ну, подумай сам, кому это надо? К тому же мне известно, что камер слежения в ресторане «Нарцисс» нет и никогда и не было.
— Что ты предлагаешь? — буркнул Виталий.
В эту минуту он ненавидел Панина, словно тот имел какое-то отношение к убийству его любимого брата.
— Я предлагаю вообще не предавать огласке убийство или несчастный случай, — пояснил следователь. — Меня уже атаковали журналисты. Сам понимаешь, в отделе всегда находятся «кроты», которые за полушку продадут инфу писакам. Так вот, я ничего не комментировал. Но в следующий раз собираюсь сказать, что сын предпринимателя Воронцова скончался от сердечного приступа, выйдя из ресторана. Поверь, речь получится очень убедительная. Я пожурю наш равнодушный люд за то, что не подошли к машине и не вызвали «Скорую», хотя могли спасти человека.
— А если я отыщу эту девицу и выясню причину убийства? — парировал Громов. — Учти, я буду стараться сделать это в кратчайшие сроки. Мне необходимо установить настоящую причину смерти брата. Леонида не ограбили, просто убили таким способом, чтобы полиция замяла дело.
— Тогда возобновим по вновь открывшимся обстоятельствам, — обреченно произнес следователь и вздохнул: — Как бы мне этого ни хотелось, твой дядя не позволит убийце уйти безнаказанным. Ну, если только вы сами не сведете с ним счеты, — добавил он ехидно. — Я звонил Вадиму Сергеевичу. — Как и чувствовал Виталий, главный козырь Панин утаил в рукаве. — Он со мной согласен. Ты берешься за дело как частный детектив, а мы оказываем тебе всестороннюю помощь, если потребуется. Воронцов хочет скорее похоронить сына. Так он и сказал. Поэтому забирай машину Леонида и действуй.
— Ну, раз дядя так решил… — Виталию было непонятно, почему такой борец, как Вадим Сергеевич, сдался. Наверное, аргумент с журналистами возымел действие. — Готовьте машину, я приеду.
Когда в трубке раздались гудки, возвестившие о конце неприятного для обоих разговора, Виталий залез в автомобиль, решив доехать до стоянки возле полиции и на время оставить его там.
Если дядя разрешит, он будет использовать джип брата в своих расследованиях — машина более быстроходная. Громов не успел нажать педаль газа, как дремавший на сиденье Воронцов будто очнулся.
— Все, что сказал тебе Панин, — правда, — начал он с места в карьер, не переводя дух, будто боясь передумать. — Мне хочется поскорее предать тело Леонида земле без лишней волокиты и нервотрепки. Мой помощник Санек уже занимается похоронами и сейчас заберет тело моего мальчика. Пусть официальной версией станет сердечный приступ, как предложил Григорий.
— Дядя, воля твоя, — Виталий понимал и не понимал чувства Воронцова. — Но я могу сказать лишь одно — твоего сына убили. И убили не с целью ограбления. Пока причина неясна, но я обязательно докопаюсь до истины. Леонид был мне как родной брат. — Мужчина лишь сопел. — Панин скрыл от нас, что незнакомая девица сначала опоила его клофелином, а потом, выведя из ресторана и усадив в машину, сделала укол наркотика, — продолжал частный детектив. — Она знала, что полиция страсть как не любит проводить расследование по такому поводу и закроет дело, несмотря на то, что Леонид был сыном известного в городе человека.
— Ты думаешь, я хочу обо всем забыть? — встрепенулся Вадим Сергеевич. В его голосе слышались боль и отчаяние. — Так вот, мой мальчик, разумеется, ты продолжишь расследование, а я покараю преступника. Клянусь тебе памятью моих родителей. — Его голос взлетел ввысь и оборвался.
Виталий почувствовал, что дядя еле сдерживает рыдания.
— Ладно, поехали, — примирительно сказал Громов. — Извини, если был с тобой груб.
Мужчина ничего не ответил.
Глава 7
Краснодарский край, июль 1942 года
Мартинято уже не знал, что «Спецгруз № 15» не залежался и в Краснодаре.
Через пять месяцев драгоценности готов под усиленной охраной повезли в Армавир. Теперь чемодан решили спрятать в здании горисполкома, имевшего прочные большие подвалы, во всяком случае на время, и, составив акт о передаче, инструктор секретного отдела горисполкома Мирра Яковлевна Авдеева спрятала ценности в комнате подвала, хранившей наиболее важные документы.
— Мы его перепрячем, Мирра, — заверил ее начальник горисполкома, представительный Павел Николаевич. — Сама понимаешь, сейчас некому этим заниматься — немцы на подходе. Пусть полежит у нас до лучших времен, а потом отправится в музей. Я понимаю, что там ему самое место.
Мирра Яковлевна хотела возразить, но не стала.
С утра она очень плохо себя чувствовала, ее знобило, тошнило, от любого, даже незначительного движения бросало в пот, черные большие глаза покраснели и ввалились, нос заострился, и Павел Николаевич, с сочувствием поглядев на свою сотрудницу, произнес:
— Да ты больна, голубушка. Ступай-ка домой, отлежись и завтра возвращайся здоровой. Да, да, завтра, работы невпроворот.
В другое время Авдеева принялась бы спорить и доказывать, что способна работать и в таком состоянии, но сейчас не могла вымолвить и слова. Казалось, язык распух, заполнил рот, мешая говорить, и она лишь кивнула.
