— Ты к кому? — поинтересовалась она, осклабясь. — Впрочем, заходи. Выпить найдется?
Он покачал головой:
— Боюсь вас разочаровать, мадам, не в этот раз. Сегодня мне нужно поговорить с Марией Собченко. Судя по всему, она проживает в этой квартире.
Услышанное не понравилось апельсиновой даме:
— Что тебе от нее надо? Не скажешь — проваливай.
Виталий знал такой тип людей — с ними не раз приходилось работать. Они не отпустят даже незнакомца, пока не разведут его на сумму бутылки.
— Прежде всего разрешите преподнести вам это, раз уж мне не удастся составить вам компанию, — он выложил в ее коричневую руку триста рублей. — Выпейте, пожалуйста, за мое здоровье. А в следующий приход я обязательно к вам присоединюсь, — пообещал детектив.
Это ей понравилось.
— Машка в последней комнате по коридору, — объявила она, подобрев. — Вроде никуда не выходила. Ну, ты, это, слово-то держи. Будем ждать.
Расшаркавшись и надавав кучу обещаний, Виталий, зажимая нос от крепких запахов, прошел по темному пыльному коридору и постучал в деревянную дверь, когда-то выкрашенную коричневой краской. Теперь от краски остались небольшие островки — островки бедности и неустроенности.
— Кто там? — раздался молодой звонкий голос, и детектив порадовался, что теперь попал по адресу.
— Мария Собченко? — поинтересовался он. — Откройте, пожалуйста. Я по важному делу.
Послышались неторопливые шаги и прерывистое дыхание за дверью.
— Но кто вы?
— Я по поручению знакомого вашей матери, — ответил Виталий. — Ее звали Марина Владимировна Собченко?
В старом, давно не смазанном замке повернулся ключ, и дверь распахнулась. Виталий увидел высокую стройную девушку со смуглым румяным лицом, черными прямыми волосами и черными, слегка раскосыми глазами. Такая оригинальная внешность удивила молодого человека. Дядя Вадим был блондином, судя по его рассказам, блондинкой была и Марина. А эта девица чернявая, как грач. Действительно ли она их родня? Потом, позже, нужно будет обязательно взять анализ ДНК.
Дядя считал Марину порядочной женщиной, возможно, так оно и было. Что, если, кроме него, она встречалась с кем-нибудь еще и, не зная, от кого забеременела, решила повесить дочь на Воронцова — все же он богат и способен помочь. Чернявая Маша заметила его пристальный взгляд, который ничуть ее не смутил. Она продолжала смотреть вызывающе, правда, не без любопытства.
— Значит, вас прислал знакомый мамы, — констатировала она, по-прежнему держа гостя на пороге. — И что от меня нужно? Мамы давно нет.
— Может быть, вы пригласите меня в комнату? — буркнул Виталий. — Держать человека на пороге — как-то негостеприимно.
Девушка пожала узкими плечами:
— Да проходи. Только воровать здесь нечего. Вот сижу и думаю, у кого бы одолжить рубликов тысячу. Не поможешь?
— Да ты сначала выслушай меня, — Громов тоже перешел на «ты». — Семь лет назад твоя мать отправила письмо в Белогорск некоему Вадиму Сергеевичу Воронцову, где рассказала о тебе. Знаешь, почему она так поступила?
Ее глаза-черносливы расширились, потом сузились, тонкие ноздри дрогнули, и девушка расхохоталась.
— Ой, только не говорите, что мой папаша не сложил буйну голову в горах Кавказа, — захлебнулась она. — Впрочем, я никогда не верила в эту сказку. Неужто тот мужик — как ты его назвал, Воронцов? — и есть мой папаша?
— Так говорила твоя мать, — Виталий ушел от ответа.
— То есть вы не верите, — она тряхнула черной гривой. — А мне по фигу. Почти девятнадцать лет я жила без папаши и проживу еще столько же. Мне от него ничего не нужно — так и передай. И, если у тебя все, давай выметайся.
Виталий оглядел комнату, в которой, кроме стола, двух стульев, старого-престарого платяного шкафа, ничего не было.
— Вадим Сергеевич Воронцов верит, что ты его дочь, и готов принять тебя, — начал он. — Вот почему прислал меня к тебе с просьбой привезти в Белогорск. Он хочет тебя увидеть.
Она даже не посмотрела в его сторону.
— Желание необоюдное. А ты сам кто будешь? Может быть, мой братец?
— Двоюродный, — признался Громов. — К сожалению, недавно, несколько дней назад, Воронцов похоронил родного сына, умершего от сердечного приступа. У него осталась дочь, ненамного моложе тебя. В общем, ты должна поехать со мной.
Маша повернулась, прищурившись:
— Знаешь что? Вообще-то я не вижу в этом никакой необходимости, ну, ехать туда. И так называемого моего папашу — если он действительно таковым является — мне не жалко. Кстати, почему вы объявились только сейчас? Матери нет уже два года, значит, и письмо она послала минимум три года назад.
Громов слегка покраснел, но ответил по возможности твердо:
— Видишь ли, письмо пришло, когда отец был в отъезде. Почту забрал мой почти столетний дед, страдавший склерозом, и забыл о ней. Сейчас он умер, и мы, разбирая его документы, наткнулись на письмо. Вот оно, — детектив вытащил слегка помятый конверт из кармана. — Хочешь почитать?
Девушка покачала головой:
— Узнаю почерк мамы. А чего хотела она? Чтобы отец забрал меня к себе?
— Марина хотела другого: чтобы Вадим Сергеевич знал о тебе, просто знал — и все, а дальше сам принимал решение, — объяснил Громов. — Так ты поедешь или нет?
Настаивая на поездке, он мысленно ругал себя.
В этой девушке не было ничего родного, не чувствовалось, по крайней мере, как любят говорить писатели, она выглядела как кукушонок, мать которого пытается спасти детеныша, подкинув в чужое гнездо. Конечно, по приезде нужно будет взять у нее анализ ДНК. Маша наморщила лоб, покрывшийся мелкими морщинками, немного подумала, помассировав щеки, и кивнула:
— А знаешь, поеду. Может быть, хотя бы три дня поживу как человек.
— Почему же три дня? — удивился Громов.
— Да потому что я смотрю этот проклятый телевизор и вижу, как отцы, прежде чем убедиться, что имеют отношение к детям, которых не знают, требуют анализ ДНК. Сейчас это стало каким-то ритуалом. Так что мы обязательно сдадим его в вашем городе. Если окажется, что я ваша родственница, — что ж, тогда сами решайте, как дальше будем жить. Если же нет — я уеду, и вы никогда больше обо мне не услышите.
Виталий почесал затылок. Честно признаться, он не ожидал от девицы таких слов. Первое, что бросалось в глаза в ее комнате, нет, скорее комнатушке размером с кладовку, — вопиющая бедность. При этом она не собиралась раскручивать на деньги своего отца или человека, который считал себя таковым. Это не могло не понравиться, не вызвать симпатию.
— Что ж, тогда собирайте вещи — и вперед. — Детектив подумал, опустив глаза, что этой девушке много времени на сборы не понадобится.
