— Ты медсестра отряда Семена Орлова Ирина Николаевна Шапошникова, — констатировал следователь.
Она слегка наклонила голову, подтверждая его слова.
— Ну, красавица, знаешь небось, что спрашивать буду? — Алексей подошел к казачке и обнял ее стройный стан.
От его прикосновения ее передернуло, и капитан хихикнул:
— Ну-ну, какие мы недотроги. Впрочем, ладно, давай рассказывай, была у речки, когда в ней пустой чемодан плавал?
— Ну, была. — В отличие от Петрова женщина не стала упираться.
— Ценности в воде видела? — Не дав ей вставить слово, капитан добавил: — Учти, свидетели имеются, что ты вещички припрятала. — Воронцов знал, что никаких свидетелей не было. Капитан использовал хитрый ход, после которого многие раскалывались.
— Ну, видела, — кивнула женщина. — Течение под большой камень занесло крестик такой золоченый, красной медью облепленный. Не думала, что из чемодана. Мы вообще не знали, что там лежало. Решила, может, кто давно потерял, и себе взяла.
— Так, умница, — похвалил ее Алексей Павлович. — И где он сейчас?
— А потеряла, — равнодушно отозвалась казачка. — Чай, боев было не счесть. Раненых — тоже пропасть. Моталась я по лесу со своей санитарной сумкой, должно быть, где и обронила.
Следователь от ужаса выпучил глаза:
— Обронила и искать не стала? Что-то не верится. Как же так?
— А вот так, — в тон ему ответила Шапошникова. — Не ведала я, что он золотой, да и дорогой в придачу. Думала, безделушка медная, житель какой давно потерял. Вот и не берегла.
Глаза Алексея недобро блеснули.
— А если мы, красавица, хатенку твою обыщем? — спросил он.
Ирина махнула рукой:
— А ищите. Что найдете — все ваше.
— Мы искать-то умеем, — следователь сжал тонкие губы. — И тебе это известно. Срок не боишься схлопотать, если что найдем? Что тогда с ребенком будет?
— Добрые люди везде живут, — усмехнулась Шапошникова. — Только вот что я тебе скажу, товарищ следователь, — она неожиданно перешла на «ты». — Посадишь меня — большой грех на душу возьмешь. На мне-то греха нет.
— А ты меня не пугай, — разозлился капитан и позвал конвойного: — Ее уведи, давай следующего.
Следующим оказался парнишка лет двадцати двух, с хитрыми бегающими глазами, долго и упорно убеждавший следователей, что найденные им в реке две монетки потерял во время боя. Его слова почти повторяли слова медсестры.
— Ну, не знал я, что золото это. Тем более из чемодана.
Уставший капитан услал его и, выпив воды, пригласил оставшихся партизан.
Двое мужичков лет пятидесяти вообще не признались, что находили какие-либо сокровища в реке. Промучившись с ними минут двадцать, капитан сдался:
— Ладно, увести. — Снова наполнив стакан из почти опустевшего графина, он повернулся к Воронцову: — Что думаешь по этому поводу?
— Думаю, лгут, что не знали про груз в чемодане. — Воронцов постучал ручкой по облупленной деревянной поверхности стола. — А зная, могли выкрасть и разграбить. В одном они правы: если каждый взял по парочке вещичек, нам их не найти.
— Ничего себе, парочка вещичек, — усмехнулся Алексей Павлович. — Чемодан весил знаешь сколько? Восемьдесят килограммов. И вещичек было семьсот девятнадцать штук. Партизан в отряде насчитывали пятьдесят человек. Сколько, получается, каждый утащил? — Он вздохнул. — Нет, не выходит. — Мужчина вытащил из папки исписанные листки предыдущих расследований. — Я, кажется, знаю, что делать дальше. Мы не допросили еще одного человека — Марию Годлевскую, казначея отряда. Наши узнали, что она живет в Армавире. А еще узнали, что она покинула отряд задолго до окончания боевых действий. Один станичник, к которому она забежала передохнуть, видел у нее в холщовой сумке небольшой ящичек. Судя по тому, что она несла его с трудом, там могли находиться сокровища, не все, конечно, но значительная часть.
— Но как они оказались у нее? — Сергей приподнял светлые брови.
Алексей снова закурил, нервно дымя:
— Не хочется думать, что к этому причастно командование отряда, но все наводит на эту мысль. Смотри, как логично получается. Притула после прибытия в отряд вскоре погибает в одном из боев. Как ни крути, это был единственный человек, искренне болевший за судьбу драгоценностей. И командование отряда решает их присвоить, а для начала перепрятать из чемодана в другое место. Допустим, командир, комиссар и начальник снабжения принесли его к реке, пытаясь переложить в свои торбы, но их спугнул Петров. Друзья бросили чемодан с оставшимся содержимым и сбежали. Те, кто пришел к реке после них, забрали жалкие крохи. Вот почему командир их не обыскивал. У него была задача посложнее — вывезти килограммов семьдесят золота. Станичник намекнул, что у этой Годлевской с Орловым были не просто дружеские отношения. Вот Семен и решил отправить любовницу с ящичком, думаю, килограммов в пятнадцать, из отряда. Как тебе такая версия?
— Имеет право на существование, — согласился Воронцов. — Только куда делись остальные килограммы?
— Руководство отряда — позволь заметить, что эти люди более образованные и знающие, чем остальные бойцы, малограмотные крестьяне, которые вполне могли принять ценности за ничего не стоящие безделушки и потерять без сожаления, — начал Алексей Петрович, — поделило все на три части. Пятнадцать на три — это сколько? Сорок пять? Не хватает еще около тридцати килограммов, но наши подсчеты приблизительны. Как удалось вывезти остальное? Не знаю. Тут нам предстоит поработать. — Он встал, разминая затекшие ноги. — Едем в Армавир, к этой Годлевской. Очень надеюсь, что она прольет свет на эту темную историю.
Заскрипев начищенными сапогами, он направился к выходу. Сергей потрусил за ним. Старичок поджидал их на крыльце, разговаривая с какой-то толстой бабой в сарафане, с коромыслом на плечах.
— Закончили? — Он будто достал из кармана угодливую улыбку.
— Закончили, — подтвердил капитан. — Задержанных не выпускать до приезда машины. Головой за них отвечаешь.
Дед приосанился, насколько позволила больная спина:
— Слушаюсь, товарищ командир.
Алексей Павлович постучал в кабину, разбудив мирно дремавшего шофера:
— Николай, едем в Армавир.
Водитель покорно завел машину, и офицеры НКВД залезли в кабину.
— Дорогу тут новую строят, — сказал он, когда капитан поморщился, подскочив на ухабе. — Эта резко в горы идет. Та, говорят, ровнее будет.
Алексей Павлович кашлянул:
