Она пожала плечами, кутаясь в старый пуховой платок:
— Понятия не имею.
Капитан придвинул к себе стул и сел.
— Речь, голубушка, пойдет о сокровищах, которые вы прихватили, уйдя из партизанского отряда, — резанул он, будто ножом, вперившись взглядом в бледное лицо собеседницы.
Она попыталась взять себя в руки, но у нее плохо получалось: уголки рта едва заметно подергивались, ногти скребли старую хлопковую скатерть.
— Сокровища? — Она приподняла черные нарисованные брови-подковки, и Сергей залюбовался молодой женщиной: огромные синие, как незабудки, глаза, тонкие, аристократические черты лица, светлые волнистые волосы… Наверное, многие художники захотели бы написать ее портрет… Кстати, она и походила на героиню какой-то картины. Воронцов плохо знал живопись, поэтому не мог припомнить ни название, ни художника.
— Товарищ капитан, — длинными пальцами она достала папиросу и закурила, выпуская аккуратные колечки дыма, — вы меня с кем-то путаете. Партизанские отряды создавались, чтобы воевать с врагом, а не искать сокровища в лесах. Да, я покинула отряд раньше, потому что мою мать убило на улице при бомбежке, дочь приютили соседи, собравшиеся бежать из города. Семен Орлов сам посоветовал мне возвратиться домой, забрать дочь и эвакуироваться в тыл. Вот и вся моя история, даже книжку не напишешь. Соседи подтвердят, что я тайно пробралась в Армавир, забрала ребенка, а потом бежала в другой партизанский отряд, который помог выехать в тыл. Ни о каких сокровищах я не имею представления. Да это смешно!
— Мне так не кажется. — Алексей Павлович начинал закипать. — Если говорить о свидетелях, то такие нашлись. Но они утверждают, что вы бежали из отряда с тяжелым ящичком в мешке. Ответьте: где теперь этот ящик?
Годлевская прикурила, словно собираясь с мыслями, и ответила спокойным голосом:
— Никакого ящика у меня не было. Да, мешок несла, не отрицаю. Мешок с продуктами для ребенка. Знаете, что партизан подкармливали все окрестные станицы, потому что они и поставляли, как принято говорить, для них кадры. А в Армавире был самый настоящий голод. Руководство отряда разрешило мне взять тушку птицы, консервы, сахар и хлеб. Больше в этом мешке ничего не было. Вероятно, ваш осведомитель перепутал консервные банки с каким-то ящиком.
— Значит, вы не желаете признаваться, — уточнил капитан.
Годлевская снова выпустила колечко дыма.
— А не в чем, товарищ капитан. Впрочем, ищите. — Мария демонстративно повернулась к нему спиной, не выпуская изо рта папиросу.
Капитан подмигнул Сергею, и они вместе начали перетряхивать вещи женщины. То, что вызывало интерес, к их удивлению, не было спрятано: три старинные монеты лежали в ящичке видавшего виды трюмо вместе с пудрой, кусочком материи и маленькими золотыми сережками, явно не старинными.
— Вот мы и нашли, гражданка Годлевская, — Воронцов без удовольствия поднес монеты к ее тонкому носу.
Ему было жаль женщину, она нравилась ему, вызывала симпатию своей смелостью.
— Эти? — На ее лице не дрогнул ни один мускул: оно оставалось бесстрастным, хотя немного бледным. — Берите себе, разрешаю. Такие побрякушки многие партизаны в лесу находили. Если они чего-то стоят — мы об этом не ведали. Забирайте и уходите. Меня ребенок ждет.
— Боюсь, это не все, что вы храните, — вкрадчиво произнес капитан. — Вас не пугает тюрьма, может, даже лагерь? С кем тогда останется ваш ребенок?
— Уже спрашивали. — Годлевская снова отвернулась. — Учтите, я буду жаловаться вышестоящим органам. Вам нечего мне предъявить, кроме этих безделушек. Я буду настаивать, что не имела представления об их ценности.
— Алексей Павлович, отойдем в сторонку, поговорить надо, — Воронцов потащил капитана в угол. — Что, если и она не знала о сокровищах? Во всяком случае, у нас против нее ничего нет, кроме трех побрякушек. Может, перепутал что станичник: консервные банки за ящичек принял. Сами знаете, как нашу организацию боятся, некоторые готовы признаться, что их соседи с Гитлером за руку здоровались, лишь бы самим вывернуться. Давайте возьмем с нее подписку о невыезде и продолжим искать дальше. У нее ребенок, родственников нет, я уверен, никуда она не денется. Если отыщем факты против этой дамочки, тогда посадим. А сейчас… Жалко ее девчонку… В детдом при живой матери…
— Многие сейчас в детдоме при живых родителях, — парировал Алексей Павлович, но, на изумление Сергея, сдался: — Ладно. Бери подписку, принимай монеты — и пойдем. — Он остался в углу, а Воронцов, подойдя к женщине, дал ей подписать документ и принял по описи монеты.
— Никуда не денетесь? — спросил он на прощание, глядя в незабудковые глаза Годлевской.
— Не денусь, — пообещала она. — Деваться-то мне некуда. Понадоблюсь — здесь и найдете.
— Смотри, красавица, не обмани, — зловеще прошипел Курилин. — Обман дорого обходится.
— Наслышана. — Годлевская сверкнула на прощание незабудковыми глазами.
Глава 22
Белогорск, наши дни
Виталий, погрузившись в глубокий сон, проспал почти до десяти и спал бы еще дольше, если бы не звонок мобильного. Даже не взглянув на дисплей, он сгреб его со стола и с закрытыми глазами провел по нему пальцем:
— Слушаю.
— Слушай, слушай, — раздался бодрый голос дяди. — Кто-то обещал позвонить и поехать со мной на кладбище. Девять дней, нужно помянуть моего мальчика. Знаешь, я решил не устраивать пышные поминки. Давай помянем моего сыночка прямо на кладбище? Понимаешь, я не выдержу речи и слезы гостей. Так что, поехали?
— Дядя, у меня сегодня масса дел, — проскрипел племянник сонным голосом. — Я обязательно поеду на кладбище, но один, чтобы не заставлять тебя ждать. А тебе лучше поехать с Машей и Светой. Кстати, как девочки?
— Девочки — прекрасно, — сообщил Воронцов. — Они уже готовы. Ждем только тебя. Но раз ты считаешь…
— Да, вам с Машей нужно как можно чаще оставаться наедине, — предложил Громов. — Она должна привыкнуть, что теперь часть вашей семьи. Кстати, и вы тоже.
— Да, ты прав, — не стал спорить Вадим Сергеевич. — Тогда мы садимся в машину. Может быть, все же там встретимся.
— Может быть. — Когда в трубке раздались гудки, Громов бросил телефон на стол и, кряхтя, как глубокий старик, поднялся с постели.
В его голове уже сложился четкий план действий: сначала онкодиспансер, потом Коля, затем лучший друг Леонида Влад, потом кладбище.
Правда, он не представлял, какие вопросы задаст Вяликову. Вроде обо всем было сказано вчера. Но ведь так не бывает — убивать ни за что. Вероятно, судмедэксперт еще кое-что вспомнит.
Из медсестры онкодиспансера нужно попытаться выудить еще какую-нибудь информацию. Может быть, может быть. Надо попробовать.
