— Как ей удалось это заснять? — удивился Виталий.
— Один ее клиент — Агапова подрабатывала проституцией — по ее просьбе расплатился с ней камерой, которую она прикрепила, попросив твою сестру налить чаю, — пояснил Григорий. — Наверное, камера так и осталась в комнате твоей сестры. Кстати, Виталий, я все хотел спросить: что за драгоценности искали преступники? О чем они постоянно говорят?
Громов пожал плечами и сглотнул:
— Ты упомянул о чае… Мне тоже захотелось. Черного, крепкого, с тремя ложками сахара, который я всегда любил. Если тебе не трудно, поставь чайник, а я постараюсь кое-что объяснить. Многого не обещаю, потому что сам не особо в курсе этой истории. Мне кажется, нужно пошарить в Интернете или обратиться в музей.
Григорий встал, и Виталий обратил внимание на перхоть на вороте его несвежей рубахи.
«С женой, что ли, развелся?» — подумал Громов, но спросить постеснялся. Впрочем, следователь сам ответил на его немой вопрос.
— Также помню, что угощал тебя Галкиными бутербродами, — улыбнулся он, — которые ты с удовольствием ел, а я в это время приговаривал: женись, брат, на своей Наде. Сейчас бутерброды не предлагаю: Галя уехала к матери. Теща свалилась с инфарктом, ждем, пока она немного придет в себя и врачи разрешат ей перелет. В общем, забираем старушку. После смерти тестя она сильно сдала, нечего ей одной в пустой квартире сидеть. Да и Галке будет веселее. Ты же знаешь нашу собачью работу: бывает, и по выходным покоя нет.
— Это верно. — Громов про себя порадовался за эту крепкую пару.
Галина — настоящая жена полицейского. Он не помнил, чтобы она когда-нибудь ныла, что мужа часто не бывает дома, и жаловалась на судьбу. Надежный тыл, что ни говори. Любой мужик позавидовал бы, не только полицейский. Старостин поставил перед ним тарелку с печеньем, купленным, вероятно, в соседнем гастрономе, подвинул поллитровку с сахаром, бросил в кружку «для гостей» пакетик с чаем:
— Угощайся.
Чайник закипел через минуту. В ожидании, пока чай немного остынет, Виталий начал рассказывать:
— В общем, в каком-то музее Крыма хранились ценные экспонаты. Когда немцы стали подходить к городу, работники сделали все, чтобы их вывезти. Я так понял, что один из них бежал с черным чемоданом, где были спрятаны сокровища, в партизанский отряд. После этого о них ничего не известно. Они пропали неожиданным образом. Маринина прабабка, как считал мой дед, бежала с сокровищами в тыл и, надо полагать, берегла их до окончания войны. Еще он думал, что девушка и три ее приятеля, которых пощадила судьба, знали, где находится содержимое черного чемодана. Но присвоить сокровища им не удалось: все было задокументировано человеком из музея, спасавшим ценный груз, и депеша передана на Большую землю. Вероятно, потом те, кто остался в живых, были приглашены в НКВД. Мой дед, тогда еще совсем молодой, отвечал за эту операцию. Со слов Собченко понятно, что он убил трех партизан, а драгоценности присвоил себе. Моей сводной сестре эта история известна от бабушки. И теперь мне кажется, что ее мать не случайно познакомилась с дядей. Она хотела выпытать, где находится то, что, как они считали, принадлежит им. Впрочем, возможно, я ошибаюсь. Жизнь — сложная штука и порой преподносит сюрпризы.
— И где же оно находится, ну, сокровище? — Лицо Григория вытянулось от интереса, глаза вспыхнули.
— Банда решила, что в дедовском доме, поэтому Мария так боролась за него, — пояснил Виталий. — Они убили деда, подпилив ступеньку на деревянной лестнице, и теперь ждали удобного момента, когда можно будет спокойно покопаться в доме, не вызывая подозрений у соседей. Маша Агапова ужасно хотела завладеть домом, переехать туда жить. Теперь я понимаю почему. Однако дядя решил иначе, и Собченко ускорила действия.
— Ей ничего не оставалось, — вздохнул Григорий. — Врачи, изучив ее анализы, утверждают, что у девушки почти нет шансов. По-моему, она полная дура, что затеяла все это. Мне кажется, приди она к Вадиму Сергеевичу и расскажи о себе, он отправил бы ее в Израиль или в Германию. Какого черта ей понадобилось убивать?
— По принципу: денег много не бывает, — усмехнулся Виталий. — Она не хотела довольствоваться его подачками. Она собиралась быть полной хозяйкой всего добра Воронцовых.
— Следовательно, не получит и того, что могла бы. — Григорий отхлебнул чай. — Когда твой дядя очнется — а я в этом не сомневаюсь, — какие отношения могут быть между ними?
— Не знаю. — Громов тоже сделал глоток. — Гриша, мне хочется покончить с историей с драгоценностями. Если они в дедовском доме, их надо найти и вернуть в музей. Вызови оперов, может быть, даже кинологов. Пусть прочешут все вдоль и поперек на участке, дом, если нужно, разберут по бревнышкам.
— И еще нужно найти родственников партизан, которые так же, как и прабабушка Марины, знали о драгоценностях, — вставил Старостин. — Не пройдет и двух дней, как Собченко можно будет допрашивать. Думаю, она не станет молчать. Ее карта бита.
— Я тоже так думаю, — согласился с ним Виталий и вздрогнул от разорвавшего тишину звонка смартфона. — Света, — прошептал он, побледнев, и поднес телефон к уху: — Света, что, как дядя?
Старостин заметил, как лицо его коллеги озарилось улыбкой, и понял, что все хорошо. Вероятно, Воронцов пришел в себя.
— Светик, я сейчас в больницу. — Сунув смартфон в карман узких джинсов, он вскочил, не допив чай. — Гриша, у нас радость. Вадим Сергеевич вышел из комы. Врач обещал пропустить к нему через несколько минут. Я должен увидеть своего дядю.
Старостин тоже поднялся и взял старую черную папку из кожзама, в которой лет десять носил бумаги, местами уже потертую, но, как казалось его сослуживцам, незаменимую.
— Я с тобой. Подбросишь? Мне почему-то кажется, что мадемуазель Собченко тоже готова принимать гостей.
Виталий сжал локоть Григория с такой силой, что приятель вскрикнул:
— Ты чего?
— Ты обещал послать своих орлов в дом моего деда, чтобы они отыскали сокровища, если они там есть, — прошептал Громов. — Прошу тебя, Гриша, сделай это сейчас. Собченко может вместо имен своих сообщников или тех бандюганов, которые уже сидят в КПЗ, назвать других, организовавших все от начала до конца, если таковые были. В таком случае я и моя семья не будут чувствовать себя в безопасности.
Старостин секунду подумал и покачал головой.
— Знаешь, Виталя, — произнес он с пафосом, — разносить дом твоего деда по бревнышку я не стану. Мне почему-то кажется, что твоя сестра — здравомыслящий человек, несмотря на то, что она ввязалась в такую аферу и даже стала убийцей. Однако тогда она боролась за свою жизнь. Теперь Мария должна понимать, что ее подельники, найдя драгоценности, забудут о ней: для них первостепенной станет задача поскорее продать их или вывезти из страны. И ни о какой Собченко они не вспомнят.
— Думаешь, она их выдаст? — Виталий недоверчиво посмотрел в серые глаза приятеля.
— И сделает это без сомнений. — Григорий прижал папку к бедру. — Так мы идем или нет?
