– А вот и нет, – резко возразил Наррэуэй. – Ловат шантажировал ее и пришел получить от нее деньги за молчание. Она воспользовалась случаем, чтобы пристрелить его и положить конец его вымогательствам. Звучит вполне разумно, чтобы в это поверили любые присяжные.
– А чем он ее шантажировал? – уточнил Питт.
– Ради бога, Питт! Включите воображение! Молодая, красивая женщина непонятного происхождения. Райерсон на двадцать лет ее старше, уважаемый человек, которому есть что терять. – Наррэуэй на миг умолк, чтобы перевести дыхание. – Он не может не отдавать себе отчет в том, что до него у нее были и другие любовники. Он был бы круглый болван, считай он иначе. Но это не значит, что ему нравится, когда ему напоминают о них, возможно, смакуя сальные подробности…
Питт попытался представить себя на месте Райерсона и не смог. Если мужчина выбирает женщину за ее физическую красоту, экзотическое происхождение и готовность стать любовницей, а не женой, то он должен также принять и тот факт, что, возможно, он у нее не первый и не последний. Их отношения продлятся ровно столько, сколько это устраивает обоих.
Увы, посмотрев на Наррэуэя, он не заметил в его глазах понимания, лишь необъяснимое, но настоятельное предостережение, что, если Питт сейчас рискнет бросить ему вызов, их ссора может вылиться в нечто, о чем он потом пожалеет. Питт понятия не имел, почему Наррэуэй так болезненно воспринимает эту тему. Но никаких сомнений в том, что это так, у него не было.
– И вы считаете, что Ловат шантажировал ее с тем, чтобы он молчал про что-то такое, что было еще в Египте? – спросил он вслух.
– Это то, что предположит обвинение, – ответил Наррэуэй. – А вы нет?
– Разве что за неимением других версий, – согласился Питт. – Но они будут вынуждены доказывать…
Наррэуэй резко подался вперед. Его плечи напряглись, тело как будто окаменело.
– Нет, черт побери, нет! – процедил он сквозь зубы. – Если только мы не предложим иную версию, эта будет принята по умолчанию. Включите мозги, Питт! Старый любовник, без денег и положения, найден мертвым в саду в три часа ночи. Труп лежит в тачке, а рядом с ним – пистолет. Что еще, по-вашему, здесь можно подумать?
Питт тотчас ощутил, как на него, грозя раздавить своим весом, давят неопровержимые факты.
– То есть мы сейчас просто подыскиваем версии для защиты? – тихо спросил он. – Но почему? Чтобы Райерсон думал, что его все еще спасают? Почему это так важно?
Наррэуэй не решался посмотреть ему в глаза.
– К нам обратились с просьбой те, кто вращается в мире, отличном от нашего с вами, – ответил он. – Судьба Аеши Захари им безразлична. А вот Райерсона нужно во что бы то ни стало спасти. Он долго верой и правдой служил стране. Процветание хлопчатобумажных фабрик Манчестера, дающих работу многим тысячам человек, – это его заслуга. И если не будет достигнуто согласие по ценам, нас ждет вероятность забастовки. Вы хотя бы отдаете себе отчет в том, во что это обойдется? Это затронет не только рабочих на фабриках, но и всех, кто так или иначе связан с этой отраслью – владельцев магазинов, мелких торговцев, экспортеров, в конце концов, всех, начиная теми, кто продает дома, и кончая дворником, метущим улицы за полпенса.
– Если Райерсона признают ее пособником, правительство ждет большой конфуз, – согласился он. – Но если он ее пособник, им придется назначить на его место кого-то другого, кто будет решать дела с Египтом. Судя по тому, как Райерсон воспринял убийство Ловата, я бы предпочел, чтобы национальный кризис разруливал кто-то другой.
Бледные щеки Наррэуэя вспыхнули румянцем, пальцы машинально сжались в кулаки. Тем не менее он сдержался, хотя это и стоило ему неимоверных усилий.
– Вы не понимаете, что говорите, Питт! – процедил он сквозь зубы.
Питт подался вперед.
– Тогда скажите мне! – потребовал он. – Пока что я вижу перед собой человека, который любит экзотическую иностранку и решил во что бы то ни стало остаться ей верным, даже если ее признают виновной в убийстве. Он не может ей помочь. Его свидетельства только все портят, а вовсе не улучшают. Он либо не отдает себе в этом отчет, либо настолько самонадеян, что ему кажется, что его причастность к этому случаю спасет ее… или же ему наплевать на себя.
Наррэуэй повернулся к нему едва ли не спиной.
– Вы круглый болван, Питт! Разумеется, он прекрасно знает, чем все кончится. На его карьере будет поставлен крест. И если только мы не докажем что-то другое, он вполне может пойти на виселицу вместе с ней. – Наррэуэй обернулся, а когда заговорил снова, его голос дрожал. – Выясните, кто еще мог иметь связь с этой женщиной или настолько ненавидел Ловата, что убил его! И главное, принесите мне доказательства, вы поняли? Никому ничего не говорите. Будьте осторожны. Держите ваши действия в секрете. Будьте осмотрительны, задавая вопросы. Задействуйте свой знаменитый такт, по крайней мере, как считает Корнуоллис. Наматывайте на ус все, но ничего не говорите сами. – Он вновь повернулся к Питту лицом и пристально посмотрел ему в глаза, как будто надеялся прочесть его мысли, вольные или невольные. – Запомните, Питт, если вы провалите это дело, вы мне больше не нужны. Всегда помните об этом. Мне нужна правда, и я должен быть единственным, кому она известна.
Питт невольно поежился. А еще он был страшно зол и никак не мог понять, почему это так важно для Наррэуэя. По всей видимости, тот многого недоговаривал и одновременно требовал от Питта безоговорочной верности. Кого он пытался защитить и почему? Неужели самого себя? А может быть, его, Питта, от некой угрозы, которую он не понимал, ибо эта работа еще была для него в новинку? Или же Райерсона, по какой-то старой дружбе или иной, неизвестной ему причине? Питт хотел бы получить взамен доверие Наррэуэя, которое было крайне важно для успеха его поисков. Оно также послужило бы для него хорошей защитой, случись ему обнаружить нечто такое, что поставило бы под удар его влиятельных противников.
Но просить об этом он не стал. Наррэуэй никому не доверял полностью. Возможно, именно поэтому он так долго занимает свой пост с его тайнами и секретами, чреватыми предательствами самого разного рода.
– Я не могу пообещать вам правду, – спокойно произнес Питт. Наррэуэй мгновенно напрягся. Заметив это, Питт даже ощутил толику удовлетворения, однако столь малую, что ее тотчас поглотило осознание собственного неведения. – Более того, я уверен, что нам станут известны лишь сущие крохи правды, но кто бы ни убил Ловата, он будет их знать, и, возможно, им известно, что я тоже в курсе, в зависимости от того, был ли это хитроумный план или просто безответственный выстрел избалованного мужчины… или женщины.
– Поэтому-то вы и нужны мне, Питт, вы, а не кто-то другой. В основном мои люди привыкли гоняться за анархистами и саботажниками, – сухо произнес Наррэуэй. – У вас есть чутье. Бог свидетель, вы не отличите бомбу от кулька конфет, но в том, что касается раскрытия убийств, вам нет равных, особенно если речь идет о преступлении из страсти, а не по политическим мотивам. Делайте свое дело дальше! Найдите остальных людей из списка. Но поторопитесь. У нас в запасе не так уж много времени до того, как правительство будет вынуждено сдать Райерсона.
