В конечном итоге он решил изобрести брата, уехавшего в Египет по каким-то своим делам, от которого вот уже пару месяцев не было никаких вестей. Это довольно правдоподобно объясняло цель поездки, позволяло без опаски задавать самые разные вопросы и делало ненужными любые оправдания собственного невежества в том, что касалось страны. До сих пор его ответы на вопросы других людей не вызывали у них сомнений. Его спутник по каюте ограничился замечанием, что, мол, если брат Питта занимается хлопком, то его дело швах, а самому Питту стоит начать поиски его останков в темных закоулках и даже в реке. Питт тогда ничего не сказал в ответ на его слова.
И вот теперь, глядя на лазурное море, ощущая кожей дуновение теплого ветерка, он с нетерпением ожидал прибытия в новое место, столь не похожее на все, что он себе представлял и где ранее был.
По прибытии он предъявил свой паспорт и проследил за выгрузкой багажа. С чемоданом в руке он стоял на пристани, посреди толкотни и шума, слыша с десяток разных языков, ни один из которых он не понимал. Впрочем, все порты мира в чем-то одинаковы. В Лондоне могло быть солнечно, зато от воды постоянно дул пронизывающий ветер. Здесь же зной окутал его, словно влажное, удушающее одеяло. Многие запахи были привычными – смолы, соли, рыбы. Но были и непривычные – пряностей, пыли и чего-то теплого и приторного.
Некоторые мужчины были голыми до пояса. Другие – в длинных, до пят, одеяниях и с тюрбанами на головах. Разговаривая о чем-то, они осматривали то какой-то ящик здесь, то тюк – там.
Капитан уже помог Питту обменять несколько фунтов на местные деньги, пиастры, хотя, как подозревал Питт, по весьма невыгодному курсу. Впрочем, он не сильно расстроился – услуга того стоила.
Было уже за полдень, и ему требовалось до наступления темноты найти крышу над головой. Подхватив чемодан, он зашагал прочь от причала в направлении шумной, многолюдной улицы. Интересно, понимает ли кто-нибудь здесь по-английски, пусть если и не говорит? Есть ли здесь общественный транспорт?
Увидев рядом с тротуаром запряженную в открытую повозку лошадь, он решил, что это александрийский аналог лондонского кеба. Он уже было шагнул к ней, чтобы попросить возницу отвезти его в британское консульство, когда его опередил какой-то человек в европейской одежде. Решительно подойдя к повозке, он уселся на сиденье и по-английски отдал вознице распоряжение.
Питт решил, что в следующий раз он не будет зевать. У него ушло более четверти часа, чтобы найти другую повозку, и еще минут пять, чтобы за более-менее приемлемую цену уломать возницу отвезти его к британскому консульству. Правда, он понятия не имел, куда на самом деле везет его ушлый араб. Кто знает, вдруг он закончит свое путешествие где-нибудь в пустыне? Впрочем, трясясь по узким переулкам, он как зачарованный вертел по сторонам головой. Вскоре те сменились широкими, залитыми солнцем улицами.
Все здесь было теплых, песочных тонов, переходивших в более темные, светло-коричневые и терракотовые – там, где над мостовой или землей выступали деревянные окна, на которых неподвижно висели выбеленные безжалостным солнцем маркизы. Повсюду, что-то клюя, воркуя и кудахча, расхаживали голуби и куры. Иногда то здесь, то там, покачиваясь, словно корабль на волнах, по улице шествовал верблюд. Рядом трусили нагруженные поклажей ослики.
Люди были в светлых одеждах. У мужчин на головах были тюрбаны, у женщин – платки, закрывавшие нижнюю половину лица. Кое-где в толпе мелькали отдельные пятна красного или бирюзового.
А еще здесь повсюду были насекомые. Питт то и дело ощущал острые, как иглы, укусы москитов, но не успевал вовремя прихлопнуть наглых кровопийц.
Местный воздух был напоен ароматами пряностей и горячей пищи, полон голосов, смеха, а время от времени звона металлических колокольчиков с их странной, дребезжащей музыкой.
Сумерки наступили внезапно. Ослепительно-голубое небо буквально на глазах сделалось бирюзовым, а над городом поплыл странный, похожий на пение крик, какого Питт раньше никогда не слышал. На одном дыхании он то взмывал ввысь, то с высоты устремлялся вниз, наполняя собой вечерний воздух, дрожащим эхом отражаясь от башен и стен домов.
Странно, никто не выглядел испуганным. Похоже, люди знали, что это такое, как только он зазвучал.
Между тем его повозка подъехала к облицованному мрамором зданию удивительной красоты: гладкие камни стен были разных оттенков, одни светлее, другие темнее, и, перемежаясь, придавали зданию необычный вид. Питт поблагодарил возницу, расплатился, дав арабу ровно столько, сколько и было условлено, и шагнул на горячую мостовую. Воздух вокруг него был теплый и липкий, как если бы он сидел в солнечной комнате, хотя небо темнело так быстро, что укутанная тенью стен противоположная сторона улицы уже была практически не видна. Сумерек как таковых не было. Солнце исчезло, и следом тотчас пришла ночь. Улицы наполнялись людскими голосами и смехом.
Увы, было уже темно, он же пока не нашел себе крыши над головой, и этот прискорбный факт оттеснял любопытство на второй план. Питт поднялся по ступеням консульства и вошел внутрь. Здесь к нему на безупречном английском обратился молодой египтянин в коричневом одеянии и поинтересовался, чем он может помочь. Питт ответил, что ему нужен совет, и повторил имя, которое ему назвал Наррэуэй.
Спустя пять минут он уже стоял в кабинете Тренчарда. Масляные лампы испускали мягкий, приглушенный свет, а сама комната поражала древней и удивительно простой красотой. На одной из стен висел пейзаж, изображавший закат на Ниле – такой прекрасный, что Питт невольно залюбовался им. Не небольшом столике стояла греческая скульптура, рядом с которой лежал папирусный свиток и некое золотое украшение, скорее всего, попавшее сюда из саркофага какого-нибудь фараона.
– Нравится? – с улыбкой спросил Тренчард, возвращая Питта из грез в действительность.
– О да, – сконфуженно ответил тот. – Извините.
Похоже, он слишком устал и был под впечатлением обрушившейся на него новизны, отчего голова соображала плохо.
– Ничего страшного, – заверил его Тренчард. – Вряд ли вы любите тайны и красоту Египта больше, чем я. Особенно Александрию! Здесь уголки мира сходятся воедино с такой жизненной силой, какой вы не встретите больше нигде! Рим, Греция, Византия, Египет! – Он произносил эти имена, как будто от них исходила некая магия.
Это был человек редкого обаяния и идеальной дикции, как если бы на досуге он собственного удовольствия ради декламировал стихи. Среднего роста, он, однако, казался выше по причине своей стройной фигуры. Когда он вышел из-за стола, чтобы пожать Питту руку, его движения были отмечены удивительной грацией. У Тренчарда также было лицо патриция с крупным орлиным носом, а светло-каштановые волосы лежали экстравагантными волнами. На Питта он произвел впечатление джентльмена, который получил этот пост скорее благодаря семейным связям, нежели каким-то собственным талантам. Скорее всего, он получил классическое образование и, вероятно, прочитал массу книг по египтологии, но в целом производил впечатление человека, для которого гораздо важнее его досуг, нежели работа, к которой он относился без особого интереса и прилежания.
