– Это было просто великолепно! – произнес он голосом, какой можно услышать в каком-нибудь из самых престижных лондонских клубов.
Это тотчас напомнило Питту о его собственной миссии, и он заставил себя начать расспросы о коптской семье по фамилии Захари. Тысячелетия правления фараонов, века греческого и римского владычества, любовники Клеопатры, приход арабов, турок и мамелюков, победы Наполеона, а потом Горацио Нельсона – все это может подождать. Что бы там ни думал калиф в Стамбуле, теперь здесь властвовали англичане, а через Суэцкий канал в Индию и дальше на восток плыли суда самых разных стран. Выращенный в Египте хлопок поставлялся на прядильные и ткацкие фабрики Манчестера, Бернли, Сэлфорда и Блэкберна. И именно с этих фабрик рулоны тканей вновь отправлялись в далекое плавание через Суэцкий канал и дальше.
А еще на этих знойных улицах, с их кучами навоза и мухами, царили нищета, голод и болезни. Он видел нищих, сидевших в тени запекшихся от зноя стен, видел, как они передвигались на новое место вместе с тенью, прося во имя своего бога подаяние. Иногда их тела казались здоровыми, но часто даже с первого взгляда Питт замечал увечья и язвы. Другие были слепыми или намеренно искалеченными. Лица других были рябыми от оспы или изуродованы проказой. Ему стоило огромных трудов не отворачиваться от них.
Несколько раз в него плевали, а один раз ему в спину бросили камень, который, к счастью, лишь задел его локоть. Когда же он обернулся, то никого не увидел.
Впрочем, в Англии тоже была нищета, осклизлая и холодная, со зловонными сточными канавами, со своими болезнями, с надрывным туберкулезным кашлем, а время от времени со вспышками холеры и брюшного тифа. Питт затруднялся сказать, которая была страшней.
Одолеваемый такими мыслями, он вернулся в главный пригород, где жили христиане-копты. Сидя в ресторане за чашкой очень крепкого и очень сладкого кофе, который он не мог пить, он начал задавать вопросы. При этом Питт пользовался предлогом (который был сущей правдой), что-де Аеша попала в Лондоне в беду, и он ищет ее семью либо кого-то из знакомых или родственников, которые могли бы ей помочь. Или, по крайней мере, поставить их в известность.
Он потратил почти два дня, прежде чем узнал нечто большее, нежели слухи и предположения. Наконец он согласился встретиться с человеком, чья сестра когда-то дружила с Аешей. По такому случаю Питт заказал в ресторане гостиницы ужин.
Он в ожидании сидел за столиком, когда в ресторан шагнул египтянин лет тридцати пяти и на миг замер в дверях. Одет он был в традиционное для страны длинное одеяние, однако ткань была дорогой, теплой, коричневатой расцветки. Он обвел взглядом зал и, вычислив среди других посетителей-европейцев Питта, направился к нему, лавируя между столиками, а подойдя, отвесил поклон и представился.
– Добрый вечер, эфенди
[7], – поздоровался он. – Мое имя Макариос Якуб. А вы, как я понимаю, мистер Питт?
Питт встал из-за стола и склонил голову в легком поклоне.
– Добрый вечер. Да, я Томас Питт. Большое спасибо, что пришли. – Он указал на второй стул, приглашая Якуба сесть. – Могу я предложить вам ужин? Кухня здесь отменная, хотя, наверное, вы сами это знаете.
– Надеюсь, вы тоже отужинаете? – спросил Якуб, принимая его приглашение.
За несколько дней, проведенных им в Египте, Питт уже научился изъясняться окольным путем. Прямота и спешка влекли за собой лишь презрение.
– Это было бы весьма приятно, – ответил он.
– В таком случае непременно, – кивнул Якуб. – За что я вам искренне благодарен.
Питт произнес пару фраз о том, как ему понравился город, похвалил красоту достопримечательностей, которые он успел посмотреть, особенно отметив дамбу между старым маяком и городом.
– Казалось, если закрыть глаза, а затем открыть их вновь, то я увижу Фарос таким, каким он был, когда считался одним из семи чудес света, – восторженно произнес он и тут же застеснялся своей искренности.
Впрочем, похоже, Якуб прекрасно его понял. Его лицо смягчилось, поза сделалась менее напряженной. Влюбленный в свой город александриец, он был только рад слышать восторги по поводу его красоты.
– Эта дамба называется Гептастадион, – пояснил он. – Построена Динократом. К востоку от нее в Средние века располагался старый порт. Но в городе немало и других достопримечательностей. Если вы интересуетесь историей, то тут есть гробница Александра Великого. Некоторые утверждают, что она расположена под мечетью Наби Даниэль, другие – что в соседнем некрополе. – Он виновато улыбнулся. – Извините, если я говорю слишком много. Но рад поделиться моим городом с тем, кто смотрит на него глазами друга. Вы непременно должны прогуляться вдоль канала Махмудия до Садов Антониадиса, где каждая горсть земли полна истории. Там жил поэт Каллинах, там он учил своих учеников, а в 640 году Помпилий не дал сирийскому царю захватить город. – Якуб пожал плечами. – Есть также римская гробница, – добавил он с улыбкой.
Рядом с их столиком вырос официант.
– Вы знакомы с местной кухней? – спросил Якуб.
– Едва ли, – признался Питт, давая своему собеседнику возможность продемонстрировать знание и учтивость.
– В таком случае я осмелюсь предложить мулюхиз, – ответил Якуб. – Это зеленый суп, наш местный деликатес. Вы наверняка его оцените. А затем – хамам махши, или фаршированный голубь. – Он вопросительно посмотрел на Питта.
– Это было бы великолепно, спасибо, – согласился тот.
Пока они ждали, когда им принесут ужин, Питт задал Якубу еще несколько вопросов о городе. Лишь когда суп – а он воистину оказался выше всяческих похвал – был наполовину съеден, Якуб, наконец, затронул тему, ради которой они, собственно, и встретились.
– Вы сказали, что мисс Захари оказалась в затруднительном положении, – произнес он, откладывая ложку и пристально глядя Питту в глаза. Впрочем, его голос звучал легко и естественно, как будто они все еще обсуждали город. Его тревогу выдавал только его взгляд.
Питт уже знал, что в городе отличная телефонная связь, порой куда более надежная, нежели в Лондоне, так что вполне возможно, что Якуб уже знал про ее арест и выдвинутое против нее обвинение. Так что лучше проявить осмотрительность, чтобы не попасться на неточности, не говоря уже об откровенной лжи.
– Боюсь, что дело серьезное, – признал он. – Не знаю, имела ли она возможность поставить в известность семью. С другой стороны, вдруг она сама не хотела их тревожить. Однако, будь она моей сестрой или дочерью, я бы предпочел узнать все до единой подробности, чтобы знать, как поступить дальше, чтобы ей помочь.
Даже если Якубу и было что-то известно, он не показал вида.
– Разумеется, – пробормотал он. – Естественно.
Однако, судя по нему, он ничуть не удивился тому, что Аеше Захари грозит некая опасность. Лично Питт ожидал услышать от Якуба слова удивления или тревоги. Но не услышал ни тех ни других.
