Я ответила, что мы будем просто счастливы. Домой мы возвращались пешком, поскольку Гретхен жила неподалеку.
Ричард позвонил на следующий день. Он поинтересовался, как идут наши дела, а под конец сообщил, что во вторник будет свободен.
Отвечала Дорабелла — она всегда первой бросалась к телефону, так как думала, что звонит капитан Брент.
— Ричард спрашивает, можем ли мы пойти в театр во вторник. — Она лукаво посмотрела на меня и ответила в трубку: — Я не смогу. У меня дела, но Виолетта, как мне известно, свободна.
— У тебя во вторник свидание? — спросила я ее после.
— Не важно. Но ему бы хотелось, чтобы я оказалась занята. Не могла же я разочаровать беднягу.
— Откуда ты знаешь?
— Еще бы не знать. Вся проблема в том, что в тебе нет никакой… хм… чуткости. Он хочет быть с тобой, а не со всей твоей семьей. Я-то ведь все понимаю. Роль сопровождающего или непрошеного гостя не по мне.
— Ты идиотка.
— В некотором смысле может быть, но в таких делах я достаточно умна.
Вот так во вторник вечером я оказалась в театре с Ричардом. Не помню, как называлась пьеса, какая-то комедия. Но ясно помню, что зал был полон людьми в военной форме, от души хохотавшими над самыми плоскими шутками, как будто они решили посмеяться во что бы то ни стало.
Во втором акте на сцену вышел человек и сообщил, что объявлена воздушная тревога и что те, кто хотят покинуть театр, должны уйти тихо, без шума, чтобы не мешать тем, кто решил остаться.
Никто не ушел, и пьеса продолжалась, и только через сорок пять минут появился тот же человек и объявил, что опасность миновала.
После этого мы пошли в ресторан, где посетители веселились так же решительно, как и в театре. Нас почтительно — видимо благодаря форме Ричарда — провели к свободному столику.
Мы говорили о войне, о надеждах на близкую победу, о моих родителях и о его матери и Мэри Грейс.
Он сказал, что очень благодарен за то, что я сделала для его сестры. Она очень изменилась с тех пор, как нарисовала миниатюры для меня.
Ричард поинтересовался, по-прежнему ли мы храним их.
— Да. Они действительно хороши.
— Думаю, что Мэри настоящий художник, и никто не понимал этого, пока ты не сказала. И она изменилась, в ней появилась уверенность, которой девочке так не хватало прежде. Ты многое сделала для нее, и теперь она с удовольствием работает в том министерстве. Нам повезло, что Эдвард познакомил нас.
— Я волнуюсь за Гретхен.
— Бедняжка, боюсь, что она все время думает о своих родителях. Но это ведь естественно.
— Что с ними стало?
— Не хочу думать об этом. Мысль о том, что происходит с евреями в Германии, просто убивает меня. Уже одно это могло бы стать причиной для войны с ними. — Мы должны победить. — Победим, но какой ценой! Мне нравился Ричард. Он стал совсем другим, не таким, каким был до войны. Пропала куда-то его тогдашняя самоуверенность, он стал… не хотелось бы применять к нему слово «ранимый», но сейчас оно невольно пришло на ум. Казалось, он хочет что-то рассказать мне, что-то важное, что волновало его… Кажется, он хотел попросить помощи. Но этого не могло быть. Ричард был слишком уверен в себе. Когда мы расставались, он сказал: — На этой неделе мне удастся освободиться, а ты уезжаешь в Кэддингтон. — Ну, это не так далеко.
— И ты приедешь снова? В нашем доме места хватает, и Мэри Грейс будет рада увидеть тебя. Или ты собираешься вернуться в Корнуолл?
— Еще не решила. Моя мать не хочет, чтобы я уезжала. Она думает, что мне лучше с ними. Но в Корнуолле у меня работа…
— Ты могла бы найти работу и здесь.
— Полагаю, что да.
— Подумай об этом, Корнуолл слишком далеко, и нелегко ездить туда-сюда во время войны. И… спасибо тебе за сегодняшний вечер. Он был очень приятным для меня.
— Для меня тоже.
— Мы должны повторить это как-нибудь.
— Да, возможно.
— Обещаешь?
— Конечно.
Он легко поцеловал меня в щеку, и я вошла в дом. Дорабелла уже ждала меня.
— Ну?
— Что «ну»?
— Как прошел вечер?
— Пьеса не запомнилась. Во время спектакля была воздушная тревога. Затем мы сидели в ресторане.
— А Ричард… как он?
— Очень милый.
— И?
— А что, разве недостаточно?
— В таких обстоятельствах…
— Каких обстоятельствах?
— Он очень привлекательный.
— О, доброй ночи, Дорабелла!
— И больше тебе нечего рассказать?
— Нечего.
— Ты разочаровываешь меня.
— Были случаи, когда я испытывала то же самое по отношению к тебе.
Шутница, подумала я. А чего она ожидала? Они с мамой здесь походили друг на друга. Обе надеялись, что я перестану горевать о Джоуэне и постепенно забуду его. Милые, родные мои, в общем-то, они ведь желали мне только добра.
ЖУТКАЯ ТАЙНА
Когда мы виделись с Мэри Грейс, она много рассказывала о своей работе в министерстве и о людях, которые работали там, и думала, что мне будет интересно познакомиться с ее подругами.
— В нашей работе нет ничего секретного. Это министерство труда, и в основном мы занимаемся тем, что раскладываем в алфавитном порядке входящие бумаги и ищем работу для людей, который у нас зарегистрировались. Те, кто работает со мной, так же неопытны, как и я. Некоторые до этого никогда не работали, но мы делаем то, что можем.
Я заметила, что она скромничает.
— Нет-нет. Ты убедишься, когда встретишься с моими подругами по работе. Мы сидим за общим столом, сортируя бумаги, делая отметки, а за нами наблюдает начальник. Настоящий служака.
Я поняла, о чем она рассказывала, когда познакомилась с девушками. Они часто обедали или в одном из кафе «Лайонс», или в чайной АВС. Включая Мэри Грейс их было четверо. Мэри работала на полставки, поскольку ей надо было ухаживать за матерью. Остальные — полный день, с девяти до пяти.
Министерство находилось в Актоне, недалеко от центра города, и я должна была встретиться с ними в кафе в двенадцать тридцать.
Как только я вошла туда, навстречу мне поднялась Мэри и усадила рядом с собой. Все с интересом посмотрели на меня. — Миссис Мэриан Оуэн, миссис Пегги Данн и мисс Флоретт Филдс, — чинно представила Мэри Грейс своих сотрудниц. — А это мисс Виолетта Денвер.
— О, класс! — воскликнула мисс Филдс. — Мне нравится это имя. Я была Флорой, но стала Флоретт. Понимаете, профессия заставила. — Флоретт, — сказала я. — Просто очаровательно.
