— Ничего серьезного, — заверила его Настя, — за пятнадцать минут успеем. Мне для курсовика информация нужна.
— Заходи, — услышала она и улыбнулась. Дядя Ваня не мог ее подвести. — Сейчас дам команду, чтобы впустили.
За отведенные ей пятнадцать минут она успела навесить полковнику изрядное количество лапши на уши, рассказав о несуществующей курсовой, тема которой, и бывают же такие совпадения, как нельзя лучше подходила к двойному убийству, о котором вчера написала в своей статье мама. Конечно, Настя уже выспросила у блестящей журналистки все, что та знала, но для того, чтобы защитить свою работу на «пять», было бы очень неплохо познакомиться с материалами дела. Дядя Ваня не мог же этого не понять.
— Понимаю, — кивнул Бунин и зашевелил своими фирменными усами. Когда-то давно мама и ее подруги за них прозвали его Тараканом, но никогда так, конечно, не называли, потому что нежно любили и самого Бунина, и его жену Ирину. — Курсовик вещь нужная. И твое стремление учиться на одни пятерки тоже не вызывает ничего, кроме огромного уважения. И вообще, девка ты замечательная…
В голосе его появились какие-то странные нотки, и Настя их расслышала, уловила и нахмурилась. Похоже, что-то шло не так.
— Ты меня за идиота-то зачем держишь, дочь моей старинной подруги? — спросил он мягко. — Ты сейчас на каком курсе?
— На четвертом. Бакалавриат заканчиваю, — растерянно ответила Настя. — Дядь Вань, вы ж это и сами знаете.
— Конечно, знаю, — согласился он. — Равно как и то обстоятельство, что уголовное право ты проходила и сдавала в прошлом году. Я сам тебя на практику в уголовный розыск устраивал. Так какой такой курсовик ты можешь в этом году писать, а, голуба? Давай признавайся, куда ты вляпалась?
Да уж, пытаться обмануть дядю Ваню с самого начала было гиблой затеей. И на что она только, спрашивается, рассчитывала.
— Да никуда я не вляпалась, дядь Вань, — жалобно сказала Настя. — Просто это преступление произошло в квартире, соседней с моей преподавательницей с курсов английского языка. Это по ее просьбе мама туда ментов, то есть, ой, извините, полицию вызывала. В общем, моя преподавательница волнуется. Она рядом с этими соседями всю жизнь прожила. Попросила узнать, что смогу. Я пообещала. Помогите, дядь Вань.
— М-м-м-м, а ты не врешь, дочь моей лучшей подруги?
— Не вру, дядь Вань. — Настя старалась смотреть самыми честными глазами, и, похоже, у нее получилось. — Да мне и самой интересно стало. Шутка ли, почти год два трупа пролежали, и никто их не хватился. Да еще и участковый налажал. С ним-то чего теперь будет?
— Дисциплинарное взыскание, — буркнул Бунин, — сама понимаешь. Распоясались совсем, бездельники. На сигналы граждан не реагируют. Ладно, так и быть. Будет тебе дело на почитать, тем более что ничего такого в нем и нет. Сиди тут, я сейчас команду дам, тебе материалы принесут. Прочитаешь, на столе оставишь, дверь захлопнешь. И смотри мне. Поняла?
— Поняла, дядь Вань. И вы еще это, маме не говорите. А то как-то некрасиво получается, что я ее связями без спросу пользуюсь.
Настя сейчас страшно гордилась собой. Ее голос даже не дрогнул ни разу.
— Ладно, конспираторша, не скажу. — Бунин засмеялся, подошел, чмокнул Настю в затылок. — Вот ведь как оно в жизни бывает, не успеешь оглянуться, а дети-то уже и выросли. Совсем малявка была, а вот уже и уголовные дела запрашивает на почитать. Если ты по материным следам в уголовные хроники подашься, так уделаешь ведь мать-то. Вот, видит бог, уделаешь.
Он ушел, насвистывая какую-то мелодию, а Настя осталась ждать, впрочем, недолго. Минут через десять ей принесли дело, возбужденное по факту обнаружения останков тел граждан Галактионовых, Бориса Авенировича, 1952 года рождения, и его сына Александра Борисовича, 1984 года рождения.
Настя взяла из принтера, стоящего на столе, белый лист бумаги, из стаканчика остро отточенный карандаш, открыла папку и погрузилась в работу.
Борис Авенирович окончил Московский государственный университет по специальности «Английская литература». В их город он приехал по распределению, устроившись на работу ассистентом кафедры английской литературы на факультете иностранных языков и поступил в аспирантуру к легендарному профессору Свешникову.
Дочитав до этого места, Настя нахмурилась. Получается, что ее преподавательница Софья Менделеева знала своих соседей гораздо лучше, чем показывала. Она не только много лет жила с ними в одном подъезде, но и училась и работала на том же самом факультете. Подозрительно все это, очень подозрительно.
Борис Галактионов слыл подающим надежды ученым, но в конце восьмидесятых годов неожиданно ушел из университета, бросив преподавание, и стал работать сварщиком. Подобный кульбит тоже выглядел в глазах Насти подозрительным. Кандидат наук, молодой мужчина, имеющий семью и маленького сына, вдруг бросает престижную работу и уходит на стройку, возиться со сваркой, в грязи и в окружении людей, чьи представления об английской литературе страшно далеки от совершенства. Странно это, очень странно.
Александр Галактионов действительно был инвалидом с детства. У него стоял диагноз «умственная отсталость». Он мог лишь по минимуму обслуживать сам себя, однако не выходил из квартиры без сопровождающих, поскольку терялся, делая даже один шаг в сторону. Молодой человек находился на учете в психоневрологическом диспансере, получал пенсию по инвалидности и являлся на обязательное обследование сначала раз в три месяца, потом раз в полгода, и после двадцати пяти лет раз в год, поскольку состояние его здоровья было стабильным и никак не менялось.
На очередное обследование Галактионова-младшего ждали в июне прошлого года, однако он на него не явился. На вызов, который еще через месяц отправили на домашний адрес пациента, тоже никто не отреагировал. Осенью к Галактионовым направили медсестру, однако дверь ей никто не открыл, поговорить удалось только с соседями, которые сообщили, что Галактионовых уже давно не видели. В диспансере решили, что отец и сын переехали к каким-то родственникам, и больше их не искали.
Из материалов дела следовало, что Галактионовы вели очень замкнутый образ жизни. Несколько раз в неделю вместе ходили в магазин, видимо, для того, чтобы Саша мог подышать свежим воздухом. В остальное время из квартиры выходил лишь Галактионов-старший. Впрочем, и его связь с внешним миром была очень ограниченной. Он ходил за продуктами, выносил мусор, раз в месяц отправлялся в банк, чтобы снять пенсию — свою и сына, а заодно оплатить коммунальные услуги, раз в два месяца ездил к жене на кладбище. И все. В гости к Галактионовым никто не ходил, шума из их квартиры никогда не доносилось. И именно поэтому их почти годового отсутствия никто даже не заметил.
Насте вдруг стало жутко. Так жутко, что холодок, зародившийся где-то в затылке, сбежал вниз по позвоночнику, заставив подняться дыбом тонкие волоски на коже. Она вдруг представила, какими одинокими они были, больной сын и его старый уже отец. Представила и ужаснулась степени их одиночества и ненужности.
