— Потому что он не был моим коллегой, — преподавательница улыбнулась Насте, — ты совершаешь ошибку, присущую всем молодым людям. Сводишь воедино разные временные пласты. Ты только что сказала, что Борис Авенирович уволился в 1987 году, а я только родилась в 1985-м, а в университет поступила в 2002-м. Именно поэтому я никак не могла его знать как коллегу и даже как преподавателя.
Да, это обстоятельство Настя не учла и даже рассердилась на себя за подобную невнимательность. Тоже мне, сыщица хренова. Чтобы скрыть легкое замешательство, она прочитала вслух строки из тетради:
В ярость друг меня привел — гнев излил я, гнев прошел. Враг обиду мне нанес — я молчал, но гнев мой рос.
— Это что же получается, что ваш сосед и профессор были врагами?
— Получается, что так. Но уверена, что Николай Модестович нам этого ни за что не подтвердит.
— Хотелось бы узнать, какая кошка между ними пробежала, — заметила Настя. — Жаль. Если мы этого не узнаем.
— Почему же, узнаем. — Глаза Сони светились. — Есть человек, который в те годы работал в университете, и он нам обязательно все расскажет.
— Да? И кто он?
— Профессор Федор Иванович Золотарев. Он дед одной моей приятельницы и будет не прочь поболтать о делах давно минувших дней, если я приду к нему в гости. Ему 89 лет, но голова у него светлая, так что я обязательно завтра же ему позвоню. Точнее, уже сегодня, — снова поправилась она.
Денис тем временем рассматривал картину, изображавшую мужчин и женщин, спускающихся в глубокое ущелье.
— Блейк? — спросил он у Сони.
— Ага. Все-таки, Дениска, ты удивительный человек. Даже мне понадобилось гуглить, чтобы убедиться, что это знаменитая гравюра Блейка. А ты на глаз определил.
— Ну, не знаю, откуда я это помню, — отмахнулся Денис.
И, раскрыв свою тетрадь,
Сел писать я для того,
Чтобы детям передать
Радость сердца моего! —
прочитала между тем Настя. — Вот из этих строк точно вытекает, что Галактионов-младший пытался нам что-то сказать. Ну, то есть не нам, конечно, а тому, кому попадет в руки эта тетрадь. Вот только как понять, что именно он имел в виду?
— Будем надеяться, что после разговора с Золотаревым хоть что-то станет понятно, — вздохнула Соня, — а пока давайте пойдем спать. Уже три часа ночи. Вставать скоро. Не знаю, как вы, а я не могу не явиться на занятия. Насть, домой поедешь или у меня останешься? Я могу постелить тебе на диване. Денис, твоя комната, разумеется, в твоем распоряжении.
— Никто никуда не едет, — решительно сказал Денис. — Не можем же мы отправить Настю одну посредине ночи. Так что оставайтесь, Настя.
Ей и самой хотелось остаться, тем более что Глашка, заранее успокоенная, что Настя в гостях у их преподавательницы, наверняка уже видела пятые сны. Конечно, ее можно было разбудить, но зачем?
— Останусь, если можно, — сказала она, радуясь, что в ее рюкзачке лежат косметичка, зубная щетка и чистые трусики. Она же собиралась ночевать не дома. — И да, спасибо вам, Софья Михайловна, за приглашение.
* * *
Соня сидела в залитой светом комнате, вдоль стен в которой от пола до потолка высились книжные шкафы. Она выросла в очень читающей семье, она только сегодняшней ночью с любопытством рассматривала книжные полки Галактионовых, которые вселяли уважение, но такого количества книг в одном месте она не видела нигде, кроме разве что в публичных библиотеках.
Кабинет профессора Золотарева всегда вызывал у нее чувство почтения к чужой мудрости и еще, пожалуй, собственной ничтожности. В этом кабинете проходило любое головокружение от собственных успехов, хотя Соня и так была девушка скромная и не склонная к звездной болезни.
Впрочем, она любила приходить к Золотаревым вовсе не поэтому. Ей нравилась царящая здесь теплая атмосфера. Дед и его внучка очень любили друг друга, да и людей в целом они любили, заранее прощая всем своим гостям маленькие слабости и несовершенства. Здесь умели слушать с искренним интересом, радоваться чужим достижениям, печалиться из-за чужих горестей, пытаясь облегчить их хотя бы на капельку: добрым словом, ароматным чаем, ватрушкой с творогом, хорошей книгой.
Лена Золотарева была старше Сони лет на пять. Когда-то давно, в молодости, их мамы были подругами. Вот только родители Лены погибли, когда она была совсем маленькой, и растил ее дед. Сонины родители старались не бросать в одночасье осиротевших старика и маленькую девочку, и пусть и не часто, но Менделеевы ходили к Золотаревым в гости и детей с собой брали — Соню и Дениса.
Когда Соня поступала в институт, Федор Иванович еще работал. Он тогда Соне очень помог, потому что она всего боялась и еще больше стеснялась, и, пожалуй, экзамены вступительные могла завалить не оттого, что чего-то не знала, а от излишней робости. Взявший над ней шефство Федор Иванович за руку водил ее между приемной комиссией и нужными аудиториями, подкармливал шоколадом, поил чаем на кафедре.
Был он профессором истории, и Лена, его внучка, тоже закончила исторический факультет и теперь работала в областной картинной галерее искусствоведом. Если быть совсем точной, то сейчас она нигде не работала, а сидела дома, в отпуске по уходу за ребенком, и ее пример был для Сони спасительным лекарством, когда на нее наваливалось уныние по поводу своей неприкаянности и отсутствия детей. Лена вышла замуж в тридцать шесть лет, а родила в тридцать семь, так что Соня говорила себе, что у нее самой еще есть в запасе время.
Лениного мужа она видела только один раз, когда поздравляла молодоженов со свадьбой, и он ей понравился — солидный взрослый мужик, полковник полиции, занимающийся расследованием преступлений, связанных с кражами произведений искусства. Они с Леной и познакомились, когда расследовалось одно такое дело, и мечтательной Соне это казалось ужасно романтичным, и она иногда мечтала, чтобы в ее жизни тоже было подобное приключение
[2].
У Лениного супруга имелся собственный деревянный дом на берегу Волги, но там шел перманентный ремонт, а жили они все-таки в квартире Федора Ивановича, потому что оставлять свой кабинет и свои книги старик отказывался наотрез, а бросать его в одиночестве в восемьдесят девять лет было бесчеловечно, и Лена никогда бы так не поступила.
В общем, сейчас Соня находилась в кабинете Федора Ивановича. Он сидел за письменным столом, в своем кресле, потому что до сих пор работал, писал научные статьи, которые с удовольствием принимали толстые журналы, в том числе и за границей, а она примостилась на гостевом стуле напротив, улыбаясь сидящей на диване Лене, которая уложила сына на дневной сон и примкнула к их разговору. Ей, как всегда, было интересно.
Невооруженным глазом было видно, что Лена ждет второго ребенка. Для Сони это было новостью, и за приятельницу она обрадовалась. Лена выглядела уставшей, но довольной.
