— Похоже на то, — согласилась Лена. — Интересно, удалось преступнику завладеть книгой или нет?
— Я была в квартире, — призналась Соня. — Я не видела никаких книг, кроме тех, что стоят на стеллажах в коридоре. Конечно, я их не внимательно разглядывала, но есть фотографии этих стеллажей. Поэтому я смогу посмотреть. Знать бы еще, что именно мы ищем. Но меня, если честно, волнует другой вопрос. Если Николай Модестович действительно убил своего давнего соперника, ставшего врагом (а об этом тоже написано в дневнике), чтобы завладеть книгой, то почему он ждал так долго? Со смерти профессора Свешникова прошло пятнадцать лет.
— Думаю, что ответ на этот вопрос знает только сам Николай. — Золотарев пожевал тонкие стариковские губы. — Вот только, если ты хочешь знать мое мнение, не способен Колька на убийство. Кишка у него тонка. Сподличать, украсть, обмануть, это да. А убить… Нет, не смог бы.
— И тем не менее Галактионовы мертвы уже год, — задумчиво сказала Соня. — С огромной долей вероятности это означает, что Блейка в их квартире нет. Кстати, Галактионовы жили очень трудно и бедно в последние годы. А как еще можно жить на две пенсии. Они позволяли себе совсем простые, дешевые продукты, а это означало, что ценную реликвию, доставшуюся ему от его учителя, Борис Авенирович так и не продал. Хотя мог бы. Вот только тот, кто пошел на убийство ради выгоды, точно не обладал подобной щепетильностью.
— Я с Борисом был знаком очень поверхностно. — Федор Иванович тяжело вздохнул. — Но как я помню из Лёниных рассказов, мужиком он был хорошим. С трудным характером, мрачным, неуживчивым, но порядочным и добрым. Так что если его кто-то убил, то этого человека обязательно нужно найти и наказать.
* * *
За окном сияло солнце, непривычно яркое после приевшейся зимней хмари.
Феодосий просто сидел и совершенно бездумно смотрел в окно. Такое, на его памяти, приключилось с ним впервые лет за пятнадцать, если не двадцать. Нахальное солнце щекотало нос и глаза, назойливо мешая думать.
Это было некстати, потому что важных тем для размышления, собственно говоря, на повестке дня было две. Во-первых, вчера Феодосия пытались убить, и чувство человека, чудом избежавшего гибели, было для него внове.
Точнее, не так. Во время своей юности он не раз и не два оказывался на волоске от смерти. Спецназ ВДВ мало напоминал пионерский лагерь, и школа выживания, имевшаяся за плечами Феодосия, была такой, что и многие кадровые военные бы позавидовали. Что-что, а выживать он умел, и это качество, въевшееся в кровь, что и не вытравишь, впоследствии много раз выручало его в бизнесе. Но сейчас ситуация была иной. Покушавшийся на него враг был невидимым, не идентифицированным, непонятным. Как и преследуемые им цели.
Накануне ночью Лаврецкий так и не смог заснуть, а потому перебрал в голове все варианты, кому и где он мог перейти дорогу. Пасьянс не сходился. У него не было серьезных врагов, точнее, не было никого, кто подходил бы под определение «враг». Только недоброжелатели и завистники. По большому счету, у него не было конкурентов, потому что в том бизнесе, который он придумал и развил, Лаврецкий уже давно и прочно занимал ту нишу, в которую не было хода менее рисковым, менее талантливым, менее бесстрашным.
Большинство предпочитало ходить проторенными тропами, плавать помельче, летать пониже, откусывать скромнее. Феодосий Лаврецкий не стеснялся, а потому давно оставил это большинство за спиной. Конечно, в спину ему плевали, не без этого, но это лишь в очередной раз подчеркивало ту непреложную истину, что он впереди. Он шагал такими большими шагами, что попытки догнать его или хотя бы идти с ним в ногу давно были брошены. Поэтому никто из представителей ресторанного бизнеса не имел ни малейшего повода его убить.
В политику он не играл и никогда в нее не лез даже ненароком. Боялся испачкаться. Он знал, что его немного брезгливое выражение лица многих раздражает, и откупался деньгами, щедро выделяемыми на различные прожекты власти, гордо именуемые социальными проектами. На деле же, в лучшем случае, они были пиар-акциями для поддержки имиджа отцов города, а в худшем — прачечной по отмыву денег. Лаврецкому было неинтересно, но неписаные законы социума он знал и соблюдал, так что казнить его за непослушание тоже было некому.
Конфликты с поставщиками? Смешно. Рейдерский захват? Глупо.
За всю свою жизнь Феодосий знал всего одного человека, который искренне и истово хотел бы его убить, и этим человеком была его бывшая теща. Ну, не она же откусывала гайки на колесе его машины, право слово?
Представив себе лицо тещи с вечно поджатыми в недовольной ухмылке губами, тяжелым подбородком, перетекающим прямо в обширную грудь, без шеи, маленькими, немного сонными глазками и мясистым носом с расширенными черными порами, он передернулся от отвращения. И как это его угораздило в свое время так вляпаться?
Впрочем, все хорошо, что хорошо кончается. Лаврецкий привык считать, что вылез из своего брака без особых потерь, потому что Наташка была с ним, а то, что в результате развода он стал значительно беднее, в расчет не принималось. Деньги, как известно, дело наживное.
И все-таки кто хотел его убить и что в связи с этим нужно делать? Машина с уже починенным колесом стояла не на офисной парковке, где Лаврецкий привык ее оставлять, а во дворе, за забором и под наблюдением видеокамеры. К ней больше никто подобраться не мог. В течение дня ездить Феодосий пока намеревался с водителем, чтобы не оставлять машину без присмотра. Так, с этим понятно.
Участок перед его домом был тоже оснащен камерами, в «Сосновом бору» такими мерами безопасности не пренебрегал никто. Пока Наташка болеет, а мама за ней ухаживает, за дорогих ему людей тоже можно не переживать. Дома с ними ничего не случится. Значит, у него есть несколько дней, чтобы разобраться.
Вторую проблему, стоящую сейчас перед Феодосием Лаврецким, звали Софья Менделеева. Она нравилась ему так сильно, что немели кончики пальцев. Она была остроумна, изящна, начитанна и очень его волновала. Ему было жаль не случившегося вчера, и Феодосий все обдумывал, как нагнать упущенную возможность.
Глядя в окно, он уже трижды набирал номер Сониного телефона, но, не нажав на вызов, сбрасывал. Вчера его хотели убить, и он не имел права втягивать Соню в возможные разборки. Обеспечить ей безопасность он не мог, потому что она вряд ли согласится быть запертой в его доме, рядом с мамой и Наташкой, а сходить с ума от волнения было сейчас непозволительной роскошью.
Чтобы решить задачу и вычислить негодяя, нужно было иметь холодную голову.
Соня Менделеева здорово сбивала его внутренний прицел, потому что ее прекрасное лицо, словно выписанное пастелью, то и дело вставало у Феодосия перед глазами. И с этим нужно было срочно что-то делать.
Открылась дверь, и в кабинет вошла секретарша — пышная, плотно обтянутая шелком блузки грудь, бесконечные ноги, теряющиеся в намеке на юбку, призывно приоткрытый рот.
— Вам ничего не нужно? — спросила она низким голосом, и он вдруг вспомнил, что вчера вечером собирался ее уволить, пока секретарша окончательно не перешла из разряда маленьких удовольствий в разряд больших проблем.
