— Интересно, какую именно книгу привез профессор Свешников? — задумчиво спросила Настя.
— Этого Дэн, конечно, не знает. Он написал, что все экземпляры этих изданий хранятся в музеях и частных коллекциях и стоят безумно дорого. К примеру, одна из книг, вышедшая в 1794 году, была продана на аукционе Сотбис двадцать лет назад, и уже тогда стоила два с половиной миллиона долларов.
— Сколько? — присвистнул Бунин.
— Сейчас скорее всего первые издания Блейка стоят еще дороже. В университете Дэну рассказали, что действительно много лет назад один из почитателей научной деятельности русского профессора Свешникова, один из британских магнатов, сильно увлекающийся Блейком, действительно подарил профессору одну из книг. Чтобы вывезти книгу из страны, потребовался чуть ли не год. В Англии тогда это наделало немало шуму, но книга была из частной коллекции, а потому запретить распоряжаться своей собственностью никто не мог. А в Советском Союзе никто и вовсе не придал этому особого значения. Железный занавес сработал, не иначе.
— То есть вот в этом доме, в обычной трехкомнатной квартире, за двойными бронированными дверями много лет хранилась книга, которая стоит два с половиной миллиона долларов? И после смерти ее владельца она пропала в неизвестном направлении? — протянул полковник Бунин. — Что ж, меня не удивляет, что профессор Ровенский влез в эту квартиру в ее поисках. И также меня не удивляет, что кто-то, застав его в квартире, совершил убийство. Ради таких-то денег.
— Осталось узнать только, кто это был и где сейчас книга, — заключила Настя. — Что и говорить, самую малость.
— Узнаем, — пообещал Бунин, и Настя отчего-то сразу ему поверила.
* * *
От вызванной на место происшествия полиции Феодосию удалось отделаться только к восьми часам вечера. Следователь, который его допрашивал, никак не хотел поверить, что сидящий перед ним благополучный, чистенький и дорого одетый мужик действительно не знает, кто и за что в него стрелял. Все случившееся он считал исключительно бизнес-разборками, а все представители бизнеса явно казались ему бездельниками и подозрительными личностями. По крайней мере, сочувствия у него Лаврецкий не вызывал. Да и ладно, сдалось ему это сочувствие.
Мозг работал напряженно, как компьютер, пытаясь проанализировать данные и самостоятельно сделать вывод о том, откуда взялись неприятности, в результате которых уже во второй раз Феодосий оставался в живых исключительно чудом.
В голове что-то трещало и щелкало, и ему казалось, что еще вот-вот, и дым пойдет. От этих мозговых усилий и разговора с полицейскими и следователем и от исходящей от них вражды Феодосий к вечеру устал так, что ему казалось, что тело его состоит из чугуна.
Руки, ноги, голова — все было чугунное, неподъемное, и больше всего на свете он мечтал о том, как доберется до дома, примет душ и рухнет в постель.
— Охрану надо нанять, — буркнул Сашка Веретьев, когда они наконец-то остались в кабинете Лаврецкого вдвоем. Полицейские наконец-то уехали, сотрудники разошлись по рабочим местам, а все охи и вздохи, вызванные дневным происшествием, были уже позади, и даже новое стекло в заднюю дверь уже вставили.
— Мы с тобой, Сашок, и сами себе охрана, — попытался улыбнуться Феодосий, но налитые все тем же чугуном губы отказывались растягиваться в подобие улыбки. — Не думал я, что моя боевая юность когда-нибудь настигнет меня снова. Но ты же понимаешь, что я справлюсь.
— Против открытого нападения — несомненно. Даже если их будет четверо. — Веретьев нехорошо ухмыльнулся, и если бы потенциальный враг Феодосия сейчас видел эту ухмылку, то ему бы стало нехорошо. — Но против пули… Ты смотри, как правильно эта сволочь дислокацию выбрала. Идеальный обзор, идеальное прицеливание. Весь двор как на ладони. Ну, да ладно, эту точку я ему перекрою. Больше он туда не подойдет.
— Дома, на работе и в машине я теперь, пожалуй, в безопасности, — согласился Феодосий устало. — Но если эта гнида считает, что я буду сидеть в норе и бояться высунуть нос наружу, то он ошибается. Надо придумать, куда его выманить, и взять на живца.
— А живец — это ты? Федь, ты вообще-то всем живой нужен. И нам, и дочери твоей, и Ольге Савельевне. Ты бы лучше в другом направлении подумал. Кто это у нас такой прыткий, что средь бела дня по живым мишеням пуляет?
— Да я уже всю голову сломал. — Феодосий тяжело вздохнул и смачно выругался. — Не знаю я, Саня. Вот не знаю, и все, кому дорогу перешел.
— А надо бы узнать, — многозначительно сказал Веретьев. — А то поздно будет.
Все, что говорил сейчас Саня, было верным и правильным, но от каждого произнесенного им слова у Феодосия все сильнее болела голова. Боль эта зарождалась где-то в затылке, обручем охватывала голову, стреляла то в левую бровь, то в верхнюю челюсть, заставляя Лаврецкого невольно морщиться.
— Саня, иди домой, а, — тихо попросил он. — Я тебе обещаю, что завтра все обдумаю, и в понедельник мы вместе решим, что делать. Хорошо?
Веретьев хотел еще что-то сказать, но, бросив взгляд на друга, только вздохнул и ушел.
Ну, и хорошо. Вот и слава богу.
Оставшись один, Феодосий подошел к окну, выходящему на залитую солнцем, уже совсем весеннюю улицу, уткнулся лбом в стекло, чтобы охладить пылающую голову.
Самым поганым было то, что ему никак нельзя было сейчас ехать к Соне. Он точно знал, что если бы она сейчас была рядом, то он соображал бы гораздо лучше. И чувствовал себя лучше. Но нет, нельзя подставлять под удар еще и ее. Он давно уже предупредил ее, что сегодня не приедет, и спокойствие, с которым она отнеслась к этой информации, его и обрадовало, и испугало одновременно.
С одной стороны, он терпеть не мог женщин, которые гирями висли на ногах, да еще в самом начале отношений. С другой — ее спокойствие могло быть вызвано полным к нему безразличием, и эта мысль его огорчала. Нужно было ехать домой, но он не мог заставить себя сделать хотя бы шаг. Последствия мощного выброса адреналина, что ли?
Тело помнило, как реагировать в ситуации опасности.
В тот момент, когда он понял, что в него стреляют, голова оставалась холодной, а все действия совершались автоматически. Этот навык не терялся с годами, но свое состояние сейчас, когда опасность уже миновала, Феодосию не нравилось. Стареет он, что ли. На этой мысли он не выдержал, рассмеялся, потому что, как все здоровые сорокадвухлетние мужики, считал рассуждения о возрасте глупыми и лишними.
Сдернув со спинки кресла куртку, он во второй уже раз за сегодняшний день вышел из кабинета, сбежал по лестнице, на мгновение помедлил перед дверью на задний двор и тут же выругался про себя.
Глупости, он не будет бояться.
Рванув дверь, он выскочил на крыльцо, вдохнул пахнущий весной, но под вечер уже морозный воздух, не спеша пошел к машине, невольно чувствуя себя героем фильма «Профессионал». Тот тоже не спеша шел к ожидавшему его вертолету, в любой момент ожидая выстрела. Правда, в отличие от героя Бельмондо, Феодосий до своей машины дошел. И до дома доехал без приключений.
