— И какое ему дело до бывшей жены? — пожала плечами Настя. — Да еще чтобы в выходной день за город ехать.
— До жены никакой, до собственной репутации очень большое дело. Да и жена ему недавно сказала, что дочку забрать хочет, так что он обязательно подорвется, чтобы выяснить, с чего бы это вдруг она в нашу глухомань с солнечных Мальдив приехала. В общем, все учтено могучим ураганом. И то, что он точно один приедет, чтобы свидетелей позора не было, тоже.
Внезапно Насте показалось, что где-то недалеко проехала машина. Хотя нет, этот человек же сказал, что в дачном поселке никого не бывает зимой, а значит, никто не может очутиться здесь, даже случайно. Или все-таки может?
Она снова напрягла слух, но за окном было тихо. Только вечер раскачивал ветки деревьев, стучащих по деревянным ставням.
«Ма-ам, ма-ам», — в голове у Насти зазвучал монотонный мотив. В детстве она увлекалась азбукой Морзе и вместе с мамой старательно запоминала все эти точки и тире, складывающиеся в буквы и слова. Для того чтобы облегчить запоминание, и существовали мотивы — пропеваемые слова, начинающиеся с той же буквы, что и символ, который нужно было запомнить, и содержащие столько слогов, сколько точек и тире было в его обозначении. «Ма-ам, ма-ам», как вспомнилось сейчас совсем некстати, означало два тире и, соответственно, букву М.
Новый порыв ветра принес новое отчетливое постукивание. Два тире… М… Ма-ам… Мама?
Пришедшая в голову мысль была такой шальной, что Настя даже задохнулась. А вдруг она правда слышала звук шин по снежному насту? А вдруг там, на улице, ее мама, которая таким образом подает дочери сигнал, что она здесь, рядом. И что? Как нужно поступить? Закричать, чтобы те люди, которых привела мама, знали, что она здесь? Что она жива? Что именно от нее ждут?
— Можно, я поем? — спросила Настя, чтобы иметь повод соскочить с кровати и подобраться поближе к окну. — Вы предлагали, но я не хотела, а теперь почувствовала, что проголодалась.
— Поешь. Мне только на руку. Вы же тут с Лаврецким пили и ели. До того, как он тебя убил. — Он нехорошо засмеялся. — Поешь, и я ему позвоню.
Настя схватила упаковку с копченой колбасой, попыталась надорвать ее, но полиэтилен не поддавался. Тогда она подхватила лежащий на столе нож, проткнула упаковку, нож соскочил и с громким стуком упал на пол, оставив на коже царапину. Настя громко вскрикнула и поднесла раненый палец ко рту.
Мужчина вскочил, обежал вокруг стола, схватил нож, откинул в сторону.
— Не шуткуй, — крикнул он. — Ишь ты, прыткая какая.
— Я порезалась, — так же громко крикнула Настя. — Вы что, совсем бессердечный?
Он молча вскрыл упаковку, достал кусок колбасы, из другого пакета кусок лаваша, оторвал половину, сунул Насте в руки: «Ешь». Снова отошел на безопасное расстояние, не сводя с нее глаз.
Настя послушно откусила. Интересно, услышали ее снаружи или нет? И вообще, вдруг то, что там мама, — просто плод ее расшалившегося воображения? И она приняла за морзянку обычный стук ветки, потому что ей очень хочется верить, что ее спасут?
Три точки. Тишина. Тире. Точка, тире. Точка и два тире. Две точки. Где-то снаружи по деревянной обшивке дома стучала раскачивающаяся ветром ветка. А может, птица, оголодавшая за долгую зиму, выклевывала застрявшее между бревен семечко. А вместе с ним буквы, складывающиеся в слово. СТАВНИ. Так, теперь главное не торопиться, а хорошенько подумать.
Настя и сама не заметила, как в волнении сжевала свой импровизированный бутерброд. Сейчас она действительно чувствовала голод, поскольку с самого утра ничего не ела.
— Сделайте еще, — попросила она.
Убийца с усмешкой посмотрел на нее, шагнул к столу, оторвал еще кусок лаваша и вытащил кусок колбасы.
— На, ешь.
— Вот вы сказали, что все предусмотрели, — сказала Настя задумчиво. — А нет, получается, не все. Вот, к примеру, закрытые ставни должны вызвать у Лаврецкого подозрения. Если его жена приехала и живет на даче, почему она сидит впотьмах? Ладно, вечером можно свет зажечь, но днем-то? Она же не беглый каторжник, чтобы за ставнями прятаться. Или они наглухо снаружи забиты? Двум женщинам не открыть?
— Да обычные там ставни. На щеколду закрытые, как в приличных домах. — Убийца широко зевнул. — Но зачем ей их открывать-то? Днем тоже можно свет зажечь, да и не надо ей, чтобы в окна любопытные заглядывали.
— Так вы же сами сказали, что здесь нет никого. Некому в окна заглядывать. Да и этот ваш случайный сосед, от лица которого вы звонить собрались. Он-то как увидел, что в доме непотребство? Как вообще узнал, что это жена Лаврецкого приехала? Может, за ставнями бомжи шуруют?
— А что, молодец. — Мужчина одобрительно посмотрел на Настю. — Не зря ты на одни пятерки учишься. Был бы из тебя толк, если бы не Феодосий Лаврецкий. Ставни правда надо открыть. Лаврецкий ни за что не будет по окнам поглядывать, не тот типаж, сразу в дом пойдет. Ты вот что, сиди спокойно. Я лампочку выверну, чтобы ты лишнего не удумала. Дверь запру. Заодно до ветру схожу, огляжусь, все ли вокруг тихо. Ну, и позвоню Лаврецкому. Помолись пока, если умеешь. И не дури. Только хуже будет.
Он щелкнул выключателем, и комната погрузилась в темноту.
Настя услышала, как скрипнула входная дверь, загремел замок, потом стук второй двери, ведущей, видимо, на крыльцо. Затем раздался шум, крики, мат, грохот. Настя зажмурилась и сидела, не открывая глаз, даже когда кто-то рванул ставни на окнах, комнату залил мягкий, уже вечерний свет, и тут же послышался топот шагов в коридоре, опять заскрипел дверной замок, распахнулась дверь.
— Настя!
— Доченька!
— Ну, слава богу, успели.
Настя наконец рискнула открыть глаза, увидела Дениса, маму и полковника Бунина, окруживших стул, на котором она сидела, и заплакала. Громко, отчаянно, навзрыд.
В комнате становилось все больше народу. Сквозь пелену слез Настя увидела Феодосия Лаврецкого, Соню, людей в форме и с автоматами. Это, получается, спасать ее приехал ОМОН? Два человека в черных масках втолкнули в комнату ее похитителя, на его заведенных за спину руках уже красовались наручники.
— Ну что, Хантер, — негромко сказал полковник Бунин и жестом показал, чтобы задержанного усадили на один из стоящих посредине комнаты стульев. — Давай знакомиться, что ли. Я, конечно, давно слышал, что у нас в городе живет первоклассный наемник, не гнушающийся никакими заказами, но уж никак не ведал, что возьму я тебя при попытке убийства близкого мне человека.
Убийца вскинул голову, попытался осклабиться, но улыбка у него вышла жалкая, хоть и злая.
«Ваша взяла. Черт с вами. Банкуйте», — в голове у Насти всплыла эта известная каждому россиянину фраза из фильма «Место встречи изменить нельзя».
Этот фильм очень любила мама, и Настя иногда смотрела вместе с ней, за компанию. Вот и вспомнилось. Мысль показалась настолько неуместной, что Настя вздрогнула. Какое кино, когда она чуть было не умерла на самом деле.
