Утром первым делом Людмила Никандровна все же набрала номер подруги.
– Нин, привет, прости, я на минутку. По поводу пациентки, которую ты мне прислала. Анны…
– Давай потом, перезвоню, процедура, – ответила Нинка и нажала отбой.
Людмила Никандровна удивилась – когда у Нинки шла процедура, на звонки отвечала администратор. Нинка даже в кабинет телефон не брала. Но через два часа, когда Людмила Никандровна перезвонила, ответила уже администратор и сказала, что Нина Михайловна на процедуре. То есть получалось, что Нинка с ней не захотела разговаривать. Но куда большее удивление вызвало не странное поведение подруги, а появление на приеме Анны.
– Вы? – Людмила Никандровна чуть со стула не упала.
– Я тоже рада вас видеть. – Анна улыбалась так мягко, приветливо, что Людмила Никандровна невольно улыбнулась в ответ. Есть люди с такой мимикой… Заразительные. Марьяша так хохотала, что заражала смехом всех вокруг. Девочка смеялась вроде как басом, раскатисто. И все, глядя на нее, тоже покатывались со смеху.
– Марьяша, умоляю, только не смейся, – просила иногда бабушка, и внучка начинала хохотать специально. Людмила Никандровна тоже смеялась до колик в животе. А если Марьяша начинала хохотать на уроке в подготовишках, то урок можно было считать сорванным – педагоги не могли успокоить детей, потому что сами покатывались со смеху.
Так и Анна – ей хотелось улыбнуться в ответ.
– Но вы же… мы вроде бы договорились… я ведь дала вам телефоны специалистов. – Людмила Никандровна не знала, как себя вести.
– Да, конечно, но мне захотелось попробовать еще раз с вами. Вы же меня не прогоните?
– Нет, конечно, нет… но я…
– Да, не знаете, как мне помочь и в чем моя проблема. – Анна явно владела гипнозом или эта ее улыбка так действовала. – Просто мне нравится вас слушать. Как сказки Шахерезады, если хотите. Вам никто не говорил, что вы замечательная рассказчица?
– Вот чего-чего, а такого точно никто за мной не замечал. – Людмила Никандровна вдруг успокоилась и решила, что, возможно, и такие беседы могут иметь терапевтический эффект. Раз это помогает пациентке… И тут же себя оборвала – ну что за ерунда у нее в голове? Точно пора на пенсию или хотя бы в отпуск. Марьяшу на море вывезти. Да еще и жара стоит такая, что Гидрометцентр заикаться начал, опасаясь делать прогнозы. Опять все температурные рекорды побиты. Людмила Никандровна всегда на полную мощь включала кондиционер, когда не было пациентов, но знала, что многие мерзнут, кого-то гудящий звук раздражает, кто-то боится подхватить инфекцию, хотя кондиционеры чистились регулярно.
– Простите, у меня холодно. Выключить, наверное? – спросила она у Анны.
– Нет, оставьте, хорошо. На улице дышать нечем, – ответила та, и Людмила Никандровна готова была ее расцеловать и рассказать все, что угодно. Она бы не выдержала, если бы пришлось выключить кондиционер и сидеть в духоте.
– На море хочется, – сказала Анна. – Особенно детей жалко, когда они в городе остаются в жару.
– Да, вы правы. Я только сейчас об этом думала. Что надо плюнуть, взять отпуск и уехать с внучкой на море.
– А ее мама? Ваша дочь? Она не может уехать?
– Может, но не уедет. Кто-то меряет время рождением детей или важными карьерными вехами, а моя дочь живет от драмы к драме. Не успев пережить предыдущую, она уже планирует следующую, как многие планируют отпуск. Заранее, чтобы взять подешевле билеты, заказать лучшие номера с видом на море в отеле. Вот и моя дочь планирует трагедию заранее, чтобы наверняка, без всяких проволочек. В ее случае – чтобы не дай бог не обошлось без страданий.
– Вы переживаете?
– Естественно. Но уже не за Настю, точнее не за себя с Настей, а за Марьяшу. Хотя она растет на редкость здравомыслящей и не склонной к рефлексиям девочкой. Полная противоположность своей матери. Антипод, если хотите. Но все равно я не могу поручиться за то, что Марьяша… ну, хотя бы будет снисходительна к матери, когда вырастет. Связи у них особой нет. Марьяша считает мамой скорее меня, а маму – своей старшей, немного чудной сестрой. Это совсем ненормально. Но так сложилось. В каждой избушке, как говорится. У каждого своя картина мира и рамки дозволенного. Я имею в виду эмоции, переживания, чувства. А также то, что считать нормальным, а что нет. Единой меры не существует.
– Расскажите про дочь. Если, конечно, это не запретная тема. И про Марьяшу интересно.
– Никаких запретов. Мне поначалу тоже дочь казалась интересной. Я думала, надеялась, что ее необычность выльется во что-то большее. Так часто бывает – сложные дети становятся заботливыми и любящими родителями. Странные, неуравновешенные дети добиваются успехов вопреки всем прогнозам педагогов. Эгоисты приобретают железобетонную психику, нежные создания вдруг проявляют себя стойкими солдатами. Но Настя выбрала себе другой путь – прожить жизнь как можно бессмысленнее и бестолковее. И прожить ее исключительно для себя.
Настина личная жизнь была такой же яркой и короткой, как и увлечение музыкой и рисованием. Если музыка закончилась на «Собачьем вальсе» двумя пальцами, то с рисованием Настя, можно сказать, продвинулась немного дальше. Людмила Никандровна до сих пор с ужасом вспоминала ту историю. Отправленная в художественную студию дочь, порисовав, как все дети цветочки и листочки, вдруг стала изображать кладбищенские кресты и могилы. Еще и гробы. И покойников в гробах.
– Я сама тогда чуть с ума не сошла и, конечно, винила себя. Как раз незадолго до этого умерла моя свекровь, Ирэна Михайловна, и отец Насти, Илья, попросил, можно сказать, настоял на том, чтобы его дочь проводила бабушку в последний путь. Илья тяжело переживал потерю матери, и мне не хотелось расстраивать его еще больше. Я согласилась, подумав, что в случае чего скажу дочке, что мы просто гуляем в парке. Кладбище было хорошим, ухоженным. Рядом небольшой лес, дорожки – одно удовольствие кататься на самокате или велосипеде. Так, собственно, и получилось. Мы погуляли, Настя даже не видела, как гроб в землю опускают. Да и маленькая она была – семь лет. Потом в кафе зашли – там хорошее кафе, – поели, чай попили. Насте даже понравилось на кладбище, особенно в цветочном магазине. Там стояли букеты и разные украшения – зайцы всех видов, бабочки. Настя попросила купить ей зайчика – мягкую игрушку. Ну а после этого начала рисовать кресты и могилы.
Если бы не Нинка, я бы с ума сошла. Настя ее всегда боялась, и если мне могла соврать, то тете Нине – никогда. Да и Нинка не церемонилась. Спросила в лоб, без всяких психологических выкрутасов, пообещав в случае вранья заставить Настю делать сто выпрыгиваний – когда надо низко присесть и высоко выпрыгнуть. Настя рассмеялась и несколько раз подпрыгнула, сказав, что это ерунда. Нинка кивнула и заставила Настю прыгать. После двадцатого раза Настя призналась, что просто хотела произвести впечатление. В художественной студии тоже, как оказалось, требовалось прилагать усилия. А Настя всегда была ленивой. И вдруг моя дочь поняла, что может запросто нарисовать крест, холмик, гроб и человека без всяких пропорций, лежащего в гробу. Быстро сообразила, что этим может привлечь внимание к собственной персоне и выделиться на фоне остальных детей. Все, кто видел ее рисунки, впадали в ступор и начинали бегать и суетиться. Мне позвонила ее учительница и попросила срочно зайти. Настя все слышала и намотала себе на ус. А потом я носилась с ней по врачам, исполняла все желания, и она вдруг стала звездой. Девочкой, которая привлекает внимание без всякого усилия. Всего-то требовалось измарать очередной лист крестами и холмиками. Ну цветочки добавить. Нинка тогда хохотала и сказала, что я дура, раз сама не смогла заметить очевидного. Настя перестала рисовать могилы, как только педагог сказала, что это ерунда. Хочешь рисовать могилы, так иди на кладбище и рисуй с натуры. А сначала надо узнать, что такое линия горизонта, как соблюдать пропорции. Настя тут же стала нормальной, но отказалась ходить на рисование.
