– Витя, ты же добрый, мама всегда тебя выделяла, любила. Ну пусть она хоть под конец будет счастлива. А меня, ты же знаешь, она терпеть не могла. Я ее только раздражаю. – Людмила Никандровна сама себя ненавидела в тот момент, когда все это произносила. – Я лекарства все передам, с ними мама спокойная, с Лариской сама поговорю, если что-то будет нужно, пришлю.
– Ладно, – согласился Витек, будто одолжение сделал.
– Только попроси Лариску или кого-нибудь, чтобы дом отмыли и все в порядок привели.
– Уж без тебя разберусь как-нибудь. Еще предложи заплатить за уборщицу.
Ровно это Людмила Никандровна и собиралась сделать – предложить вызвать соседку, дать ей денег, и пусть она отмоет все, как положено. Белье перестирает. Но она знала, что Витек не любит расставаться с дармовыми деньгами. Да и по натуре жаден. Не скряга, но прижимистый. При этом мог в один день спустить всю зарплату на гулянку.
В сущности, он был неплохим парнем. Но из тех, кто в собственных неприятностях винит других. Тут не повезло, там не повезло. И у него всегда находился миллион оправданий для своих неудач. Это Милу особенно раздражало в брате.
– Никто не виноват. Только ты, – говорила она ему, но Витек обижался и опять начинал ныть, что Миле просто повезло, а ему нет.
Брат окончил не институт, а строительный колледж. У него даже талант обнаружился – он умел класть паркетные доски и любил это дело. Выкладывал узоры, трясся над каждой доской, полировал, подбирал. Первое время Витек даже уезжал на заработки – учился, набирался опыта, узнавал про новинки. Да еще и заказы потекли стабильным потоком. Он стал прилично зарабатывать. В их поселке городского типа вдруг стали покупать землю и строиться богачи из столицы. С какого перепугу они выбрали именно их деревню, Людмила Никандровна не понимала. Земля плохая, на огороде толком ничего не растет. Картошка мелкая, фрукты дорогие. До ближайшей больницы полтора часа на машине. Из развлечений – ларек на так называемой набережной и орущее оттуда радио «Шансон». Да еще продавщица Люська – анекдоты рассказывала так, как ни один мужик не умел. Травила с утра до ночи. Хоть записывай.
Да, поселок стоял на берегу моря, но с одной стороны сливная заводская труба, с другой – тухлая заводь, а дальше, за холмом, даже местные не рисковали купаться. Окунешься, и все – либо просрешься, либо сыпью покроешься. Даже пляж не пляж, а не пойми что – не песок и не галька, а что-то среднее. Мелкие камни прилипают к телу. Песок хоть смыть можно, а камни так легко не смоешь. Море тоже странное – где-то мелкотня, пока до глубины доберешься, идти устанешь, а где-то сразу глубина – один шаг, и от неожиданности ныряешь с головой. При этом, конечно, срач – как без этого? Да и видов особых нет – ни гор поблизости, ни живописных пригорков. Зелени тоже три куста в ряд. В общем, странное место. Но кто-то из начальства решил, что оно перспективное, «незаезженное», земли – «хоть жопой ешь», как говорил Витька, гектарами продается за копейки. Витек даже хвастался, что скоро их поселок станет местной Рублевкой.
Началось строительство, брат носился с итальянскими паркетными досками, дышать на них боялся. И не признавался заказчикам, что в их климате роскошный паркет очень скоро пойдет волнами, а то и дыбом встанет. Правда, убеждал купить увлажнители воздуха, лично таскался с напольным кондиционером, чтобы создать нужную температуру. Витек тогда ходил счастливым и часто, напившись, вспоминал это время как лучшее в своей жизни. Но потом ему опять «не повезло». Одного заказчика посадили, забрав из только что построенного особняка, прямо по свежему паркету уводили. Второй сам уехал за границу, и, как оказалось, вовремя. Витек еще пару месяцев ходил и доделывал работу в надежде, что хозяин вернется. Но не случилось, естественно. Еще несколько потенциальных клиентов, которые стояли на Витька́ в очереди, отказались от идеи строительства.
Поселок так и остался засранным и убогим местом, без дорог, нормального электричества, часто и без воды. А если с водой, то вонючей и тухлой. Местные-то привыкли, а приезжие из туалета первые три дня не выползали. Виктор переквалифицировался и клал плитку в квартирах, сдающихся в аренду. Однако заказчики – местные – хотели «бедненько, но чистенько». Чтобы временные жильцы порадовались, что так дешево удалось снять квартиру, убедились, что море грязное, берег замусоренный, дети подхватывают кишечную палочку и – уехали, чтобы никогда больше сюда не вернуться. Но им на смену приезжали другие жильцы, и спрос всегда превышал предложение. И ничего в поселке не менялось годами. Разве что в ларьке теперь заправляла дочь Люськи, такая же матерщинница и поклонница радио «Шансон», как и ее мать.
Людмила Никандровна забрала маму в город, освободив для брата дом. Конечно, дом – сильно сказано. Витек, умевший и плитку класть, и сантехнику менять, в родном доме палец о палец не ударил. Дом скорее напоминал сарайчик, отапливаемый старой, чадящей печкой. Сколько раз Мила просила брата привести жилище в порядок, ну хотя бы внутри побелить, покрасить да хоть линолеумом самым дешевым прогнившие доски на полу прикрыть. Но Витьку было наплевать. Как только рухнули его планы на местную Рублевку, он загнал по дешевке кондиционер, увлажнитель и ушел в долгий, глухой запой. Пил неделю, не просыхая. Из запоя его вывела Люська из ларька, которая что-то подсыпала ему в пойло, так что он блевал и не сползал с унитаза еще неделю. После чего пообещал, что пить больше не будет. Все шло своим чередом. Как у всех в их поселке. С матом, разводами, свадьбами, рождением детей. Запоями, крестинами…
Людмила Никандровна потом часто мысленно возвращалась к тому моменту, когда решила забрать мать в Москву. Ведь та никогда не хотела жить с дочерью и уж тем более в столице. А она и не собиралась забирать маму к себе. Они перезванивались с Витьком, и тот обычно отвечал, что все нормально. Но потом Людмиле Никандровне позвонила Лариска, Витькина жена, то ли уже бывшая, то ли еще нет, и сказала, что «свекровка совсем с дуба рухнула». И раньше-то была с приветом, а тут совсем с головой поссорилась. То по поселку бегает и орет как полоумная, что ее ограбили и все из дома вынесли, то Лариску не узнала, когда та пришла порядок навести. Но звонила Лариска не из-за поведения свекрови, которую, как и все невестки, считала вселенским злом, но терпела, а из-за того, что Витька опять ушел в запой. Лариска спрашивала, нет ли какой таблетки, чтобы тайно подсыпать. Зашиваться он не хочет, хоть ты тресни. А Люська тоже отказывается помогать – тогда ведь Витек чуть не сдох от ее снадобья.
– А что с мамой, можешь поподробнее рассказать? – попросила Людмила Никандровна. И Лариска рассказала, как могла, как умела. Уже тогда стало понятно, что у матери деменция.
Людмила Никандровна уже не помнила, как уговорила мать приехать в Москву. Кажется, пообещала, что всего на неделю. И по магазинам пройтись. Да, и колбасу они обязательно купят. Кажется, мать тогда согласилась ради этой колбасы.
Поначалу все шло хорошо. Маме все нравилось – двор, чистые улицы, магазин, Красная площадь. Людмила Никандровна водила мать в театры, кино, даже в цирк. В цирке ей особенно понравилось. Не то что в их шапито, которое на лето приезжает. Людмила Никандровна подобрала терапию, подсыпала таблетки в сладкий чай, благо мать любила именно сладкий – три полные ложки сахара на чашку.
