– Не смей так говорить. Что ты понимаешь? Тварь неблагодарная. Каждый выживал как мог! – закричала мать, как кричала всегда, когда речь заходила о ее отце и матери. – Лучше бы я от тебя избавилась, как хотела! Нашлась мозгоправка великая! Как ты вообще смеешь так со мной? Про деда так?
Мать зашлась в приступе кашля. Людмила Никандровна сходила на кухню и принесла воды.
– Да, мама, я знаю, что не была желанным ребенком и сто раз еще в детстве слышала про то, как ты всеми способами пыталась избавиться от нежелательной беременности. Но я выжила. И теперь ты живешь со мной. Вот ведь ирония судьбы? Да, ты всегда любила Витю, а не меня, я это чувствовала с раннего детства. Ты и не скрывала, хоть за это тебе спасибо.
– Я дала тебе образование! – закричала мать.
– Нет, образование я дала себе сама. И вырвалась сама. Добилась всего сама. И я всегда была хорошей дочерью. Мне не в чем себя упрекнуть. Так вот, я буду о тебе заботиться так, как положено, буду делать все, что требуется, но не жди от меня чего-то большего.
– Я тебе не подружка! Ты не имеешь права со мной так разговаривать!
– Да, хорошо, не подружка. Мне жаль, что мы так и не смогли подружиться.
Людмила Никандровна позвонила брату и спросила, как у него рука поднялась принимать от матери переводы? Совсем стыд потерял? Брат никакого стыда не испытывал.
Скандал вроде бы утих. Мать, которая перестала получать деньги на салон и рынок, сидела дома. Она забросила вязание, не смотрела сериалы, за Марьяшей не приглядывала вовсе. И опять же девочка оказалась первой, кто заметил, что с прабабушкой творится совсем неладное.
– Что вы делали? – спросила в один из вечеров Людмила Никандровна.
– Я рисовала, а бабушка рассказывала про то, как вы жили с дядей Витей, когда были маленькими.
– И как мы жили?
– Хорошо. А вы правда в октябре купались в море?
– Правда, – улыбнулась Людмила Никандровна.
– А правда ловили удочками рыбу на ужин?
– Правда.
– Вот здорово! Я тоже так хочу.
– Это действительно здорово, когда не каждый день. Когда на каникулах или в отпуске. Тебе бы быстро надоело. Знаешь, у нас в садике и в классе были мальчики, которые даже плавать не умели. Когда море далеко, то очень хочется поплавать. А когда оно под боком, каждый день, то не хочется.
– Это как?
– Как детская площадка. Тебе ведь не всегда хочется играть на нашей детской площадке. А хочется пойти на другую. Или возле школы на роликах или на самокате покататься. Ты когда в последний раз качалась на качелях, которые у нас рядом с домом?
– Не помню.
– Вот так и с морем. Ты же в любой момент можешь сходить поплавать, но тебе хочется разнообразия.
– Прабабушка странная, – сказала задумчиво Марьяша.
– Да, прабабушки и бабушки часто кажутся странными. Просто они уже старенькие.
– А ты можешь вылечить прабабушку?
– Наверное, нет. От старости нет таблеток. Еще не придумали.
– Но прабабушка по-другому болеет. Не от старости.
– Это как?
Людмила Никандровна очень ценила разговоры с внучкой, стараясь поддерживать с ней связь, но не придавала особого значения ее рассказам. Даже сейчас ее поначалу ничего не обеспокоило.
– Бабушка говорит так, будто она там, – продолжала Марьяша.
– Где там? – Людмила Никандровна не знала, куда кинуться – то ли перемывать сложенную в раковину гору посуды, то ли мыть пол, к которому она прилипала тапочками.
– Это прабабушка компот разлила. И не вытерла. Сказала, что ты придешь и вытрешь, – объяснила Марьяша. – А говорила она так, будто вы с дедушкой Витей маленькие. То есть ты уже взрослая, а дедушка Витя еще ребенок. Это как?
– Я старшая сестра, поэтому всегда считалась взрослой. А Витя был маленьким, потому что он мой младший брат. И я, как старшая, за ним присматривала, – ответила Людмила Никандровна, думая, что надо нанять домработницу. Мать, всегда следившая за чистотой, вдруг перестала даже мыть посуду. Каждый вечер, возвращаясь с работы, Людмила Никандровна заставала дома такой срач, что иногда закрадывалась мысль, что мать специально так делает.
– Прабабушка думает, что она живет не здесь и она молодая.
– Ну, наверное, ты просто не поняла прабабушку. Иногда пожилые люди заговариваются.
Вскоре Людмила Никандровна забыла о словах внучки, поскольку жизнь снова вошла в привычную колею. Людмила Никандровна, пусть ненадолго, но все же получила передышку.
Она наняла домработницу, активную женщину в предпенсионном возрасте, тетю Галю, и стало значительно легче и спокойнее. Людмила Никандровна возвращалась с работы в чистую квартиру. Марьяша хвасталась красивыми косами, которые ей заплела тетя Галя. Плюс и мать, и внучка были под присмотром, что тоже важно. Сначала Людмила Никандровна договорилась на раз в неделю, а потом просила тетю Галю приходить дважды. И на эти дни назначала прием тяжелых пациентов или просто могла в одиночестве гулять, не дергаясь от телефонных звонков. Тетя Галя умела управиться и с уборкой-глажкой, и с Марьяшей. Мать домработницу терпеть не могла, но и побаивалась.
Это было хорошее время. Даже Настя стала чаще появляться дома, играла с Марьяшей, сидела с бабушкой. Та вдруг увлеклась садоводством и заставила весь балкон саженцами. Настя научила бабушку пользоваться планшетом, и они вместе читали про рассаду, удобрения и пересаживали цветы, травы. Людмила Никандровна накупила красивых горшков и удивлялась, что Настя тоже с увлечением пересаживает, копается в земле. Марьяша ходила счастливая, не без удовольствия возилась с цветами и все время жалась к матери. Настя вроде бы стала ласковее и нежнее.
Позже, когда все стало совсем плохо, Людмила Никандровна вспоминала именно эту картинку – как три ее самые близкие женщины – мать, дочь и внучка – колдуют над одним цветочным горшком. Людмила Никандровна четко запомнила тот момент – все стоят к ней спинами, и эти спины так похожи, что дрожь берет. И наклон головы у всех трех в одну сторону.
Но рано или поздно это должно было закончиться. Просто такой жизненный закон. Не объяснимый ни с точки зрения психиатрии, ни с какой другой точки. Как говорила Нинка – «это еще не жопа, а всего лишь копчик».
Людмила Никандровна тогда сама себе выписала психотропные препараты. Тремор, как и экзема, беспокоили уже всерьез. Она не справлялась сама с собой. И – самое мучительное – она перестала спать. Днем, в собственном кабинете на работе, она могла вздремнуть в кресле полчасика. Могла позволить себе поспать в те дни, когда приходила домработница. Ее не беспокоил ни шум пылесоса, ни грохот посуды. Она ложилась и тут же отключалась. Но в остальные дни и ночи Людмила Никандровна не могла даже читать – просто лежала и разглядывала потолок. Тогда-то она и стала пить таблетки, отчего погружалась пусть не в глубокий сон, а хотя бы в мучительную дрему.
